Книга Французская защита, страница 29 – Анатолий Арамисов

Дверь со стороны водителя открылась, и Одинцов, уже раскрыв рот в своей безнадежной просьбе, замер.

К нему, приветливо улыбаясь, шла красивая молодая женщина в ослепительно белом костюме.

Это была Симона.

— Василий Петрович просил извинить, что не сумел сам приехать, — Симона внимательно следила за дорогой.

Одинцов мог любоваться ее точеным профилем, бросая быстрые взгляды влево.

— Он наказал мне доставить тебя прямо к нему домой.

— Спасибо, а я уже хотел звонить ему.

— Мы хорошо помнили об этом дне. Вчера связались с администрацией тюрьмы, они подтвердили, что ты освобождаешься в 10 утра. Но, извини, чуть опоздала, застряла в пробке.

— Какая ерунда! Ты же успела… И я так рад видеть тебя.

Симона бросила взгляд вправо, улыбнулась и промолчала.

Поток машин с каждым километром к центру двигался все медленнее.

Юркие мотоциклисты сновали между машин, едва не задевая зеркала. Сзади послышался вой сирены. Симона поморщилась:

— Опять эти полицаи!

— У нас их все пропускают, — задумчиво проговорил Виктор, видя, что водители и не думают прижиматься к обочине.

— А здесь почти все игнорируют. Только «Ambulance» дают дорогу.

— Кому? — не понял Одинцов.

— «Скорой помощи» по-вашему.

— У нас, скорее, всё наоборот.

— У вас очень много поставлено с ног на голову. И еще немало времени пройдет, чтобы по-нормальному всё утряслось.

— Наверное, так — вздохнул Виктор.

Спустя полчаса темно-зеленая «Ауди» припарковалась возле армянской лавки на улице rue Richer.

— Здесь он живет? — спросил Виктор.

— Да. Чуть дальше, вон та зеленая дверь.

— Понятно. Отсюда недалеко шахматный клуб мадам Шодэ, где мы и познакомились с Василием Петровичем.

— Я знаю, — ответила Симона и щелкнула брелком сигнализации.

Они подошли к массивной деревянной двери зеленого цвета, Симона нажала металлическую кнопку на пульте домофона.

— Qui est là? [38] — раздался знакомый голос.

— Это мы! — весело проговорила девушка.

— Отлично! Открываю!

Они поднялись по винтовой лестнице на третий этаж.

Василий Петрович уже ждал у входа в свое жилище:

— Прошу!

Квартира русского эмигранта была похожа на филиал исторического музея. Многочисленные картины висели на стенах всех пяти комнат. В дальней, самой небольшой, несколько десятков полотен стояли на полу, тесно прижатые рамками друг к другу.

Старинные вещи были расставлены в порядке, понятном только хозяину квартиры.

— А Вы здесь живете один? — спросил Одинцов, пораженный открывшимся великолепием.

— Нет, жена Анастасия Михайловна уехала неделю назад в загородный дом, что у нас в Нормандии.

— Сколько картин! — не удержался Виктор.

— Василий Петрович известный искусствовед и коллекционер — пояснила Симона.

— Ну-с, прошу к столу! — улыбнулся хозяин. — На горячее я приготовил вам курочку.

И, обращаясь к шахматисту, спросил:

— С каким маслом пожарить мясо: оливковым, соевым или подсолнечным?

Виктор сглотнул слюну.

Он вспомнил, как еще совсем недавно в Москве выстаивал двухчасовые очереди за подсолнечным маслом. Упитанная продавщица в замызганном халате разливала его прямо из большой бочки специальным ковшиком.

Хвост очереди выходил на улицу.

Горбачевские «реформы» завели страну в болото всеобщего дефицита. Логический конец воплощения в жизнь бредовых идей, изложенных когда-то бородатым евреем по имени Карл.

— С оливковым, пожалуйста! — наугад рубанул Одинцов. Хотя до этого ни разу не ел мясо, поджаренное на этом продукте.

Название понравилось.

Василий Петрович засуетился на кухне.

Симона вместе с Виктором медленно осматривали квартиру-музей.

— Смотрите, подлинник Шемякина! — воскликнула девушка.

Со стены на Одинцова смотрели странные, изогнутые фигуры на фоне какого-то мистического пейзажа.

Он пожал плечами:

— Я, если честно, ничего не понимаю в этом. Например, вот та картина мне намного больше нравится.

И он указал на красивый морской пейзаж.

— Тоже известный художник, француз, автор этой работы.

Симона назвала фамилию, но она ничего не говорила Одинцову.

— Василий Петрович рассказывал занимательную историю об этом полотне, — продолжала девушка, — он купил его у художника давно, прямо на улице, тот совсем не бьи известен.

— И что? — заинтересовался Виктор.

— Потом, спустя двадцать лет, когда имя художника гремело по всей Франции, Василий Петрович привез ему эту картину.

— Зачем?

— В последние пять лет, с тех пор, как только живописец «пошел в гору», стал модным, он по-другому подписывает свои полотна. Василий Петрович хотел получить новый автограф мэтра.

— И что?

— Тот сначала не узнал свою работу. Потом отошел на несколько шагов назад, прищурился и воскликнул: «Да, этот пейзаж я написал! Сколько лет прошло!» Взял кисть, сделал несколько мазков, и сзади полотна поставил свой новый знак.

— И теперь эта картина изменила свою стоимость?

— Конечно! В десятки раз. Вложение денег в искусство давно считается надежным, прибыльным делом.

— Интересная история, — улыбнулся Виктор.

Старинный паркет слегка скрипел под их ногами. Русская старина: самовары, прялки, иконы, пасхальные яйца и другие предметы молча смотрели на потомков.

— Ну-с, молодые люди, прошу к столу! — раздался голос хозяина.

— Минутку, мы сейчас! — весело отозвалась Симона.

Она подвела Одинцова к ванной.

— Перед едой надо помыть руки, — заботливо проговорила девушка, — и вообще…

— Что вообще? — чуть покраснел Виктор.

— После обеда мы пройдемся по магазинам, тебе надо переодеться…

— Я пахну тюрьмой? — напрямик спросил Одинцов.

Девушка встряхнула копной каштановых волос и, посерьёзнев, ответила:

— Просто тебе надо избавиться от этой одежды. Да, она пропахла тюрьмой. Не обижайся…

— Но у меня совсем нет денег. Я не знаю, как уеду в Москву.