Онлайн книга «Боги и люди»
|
– Карету князя Голицына! По лестнице тяжело спускается князь. Его догоняет сухопарый господин в орденах – граф Сольмс, посланник прусского короля Фридриха. – Всегда стараюсь, Ваше сиятельство, – расцвел улыбками обходительный Сольмс, – получать сведения из первых рук! Голицын, милостиво улыбаясь, приготовился выслушать вопрос посланника. – В Петербурге говорят, что привезенная Грейгом принцесса на днях родила в Петропавловской крепости сына графу Орлову. Сие пикантное обстоятельство нас интересует, потому что принцесса считалась невестой одного из владетельных немецких князей. «Ох-хо-хо… Вот так-то у нас: я не знаю, а они все знают, басурманы… Я узнал о сем только сегодня утром. из перлюстрированного донесения саксонского посланника». Из донесения посланника Саксонскому двору: «В Петербурге говорят, что привезенная Грейгом принцесса, находясь в Петропавловской крепости, 27 ноября родила графу Орлову сына, которого крестили генерал-прокурор князь Вяземский и жена коменданта крепости Андрея Григорьевича Чернышева. И получил он имя Александр, а прозвище Чесменский, и был тотчас перевезен в Москву в дом графа». «Ох-хо-хо». Голицын обращается к посланнику: – Смею вас уверить, что это досужие выдумки и сплетни, никакой почвы под собой не имеющие, господин посол. Насколько мне известно, никакой принцессы в крепости не содержится. – Я так и думал, – улыбнулся Сольмс, – но вчера вечером за картами прошел слух, что сам граф Орлов после всех милостей, которыми был столь щедро осыпан, вдруг подал в отставку. Не могут ли быть связаны эти события? – совсем благодушно спросил Сольмс, но глаза его горели. – Это столь же безответственные слухи, – спокойно сказал князь. – Как странно! – совсем наивно продолжал Сольмс. – А у меня сейчас в руках вот такой текст. Не желаете? – И он начал читать, поглядывая на князя насмешливыми глазами: – «Всемилостивейшая государыня, во время счастливого государствования Вашего службу мою продолжал, сколько сил и возможностей было. А сейчас пришел в несостояние и расстройство здоровья. Не находя себя более способным, принужден пасть к освященным стопам… – и так далее, – и просить увольнение в вечную отставку». Это письмо вчера нам всем прочел вслух сам Григорий Потемкин. И Сольмс уставился на Голицына. – Ну, вот видите, сам вам все и объяснил, – сказал, добро улыбаясь, Голицын. – Спасибо за откровенность, князь, – продолжал Сольмс, – я лишь хотел удостовериться, что и для вас отставка чесменского героя – такая же великая неожиданность. Голицын вышел из дворца, уселся в карету, приказал: – В крепость, милейший! Карета ехала по ночному Петербургу. «Значит, не известили! А может, не сочли нужным? Но почему? А если почему-то... Ведь сам обер-прокурор. А может, не надо мешаться? Дело-то уж очень странное! Ох-хо-хо..». Голицын высунулся из кареты и приказал: – Давай-ка домой, любезнейший! Карета разворачивается и через мост направляется обратно на Невский, ко дворцу князя. Голицын продолжал размышлять во тьме кареты. «He наше дело. Одно только знаю: у чахоточных, когда от бремени освобождаются, болезнь ох как быстро побеждает! Так что вскорости надо ждать. Ох-хо-хо!» …5 декабря 1775 года. Раннее морозное утро. В своей опочивальне князь Голицын еще спал, когда камердинер со вздохами, почтительно разбудил его: – Ваше сиятельство… Из крепости обер-комендант дожидается! Князь в халате торопливо выходит в приемную. Здесь его ждет комендант Петропавловской крепости Чернышев. – Кончается. Священника просит. Голицын задумался. Походил по приемной. «Ох, чувствую, не надо! Да как откажешь в такой-то просьбе? Ну что ж, будем все исполнять по прежней инструкции матушки». – Позовешь к ней Петра Андреева, священника из Казанского собора. Сначала к присяге его приведи о строжайшем соблюдении тайны, ну а потом. я сам с ним поговорю. Князь позвонил в колокольчик и сказал вошедшему слуге: – Закладывать. В крепость! Был уже седьмой час вечера. В Петропавловской крепости в комнате коменданта сидел князь Голицын. И ждал. У дверей камеры Елизаветы прохаживался обер-комендант Чернышев. И тоже ждал. Наконец дверь камеры открылась. И вышел молодой священник. Комендант взглянул на него и только перекрестился. В комнате коменданта крепости по-прежнему сидел князь Голицын. Чернышев молча ввел священника. Голицын вопросительно посмотрел: священник тихо наклонил голову. – Отошла, – прошептал князь. – Ну и что… что сказала? Священник глядел на князя кроткими печальными глазами. – Что огорчала Бога греховной жизнью. жила в телесной нечистоте. и ощущает себя великой грешницей, живя противно заповедям Божьим. Господи, спаси ее душу! – А соучастники. а преступные замыслы? – растерянно спросил князь. Священник молча смотрел на него. – Значит, это все, что я должен передать государыне? – Это все, что я имею сказать вам, князь. Священник все так же кротко смотрел на князя. «Я хотел накричать на него: как он дерзнул не выполнить матушкину волю?! Я уж было рот раскрыл. Но мне почему-то стало страшно. От глаз его». – Благослови тебя Бог, Александр Михайлович, – тихо сказал священник. И вышел. Голицын сидел один в комендантской. Куранты на крепости пробили семь. «Я вспомнил, как впервые вошел к ней. было тоже семь часов пополудни». Он тяжело поднялся с кресел. Голицын вошел в ее камеру. Она лежала на кровати: руки скрещены на груди. Горела свеча. Голицын долго смотрел на ее лицо, спокойное, прекрасное и совсем юное. На застывших губах – тихая улыбка. Да-да, улыбка. За спиной послышались шаги коменданта. Но Голицын, не оборачиваясь, завороженно глядел на эту таинственную улыбку. Наконец хрипло приказал коменданту: – В равелине похоронить. Сегодня же ночью. Хоронить должна та же команда, которая охраняла ее. И крепко предупреди их о присяге. Чтоб навсегда молчали, олухи… Утром следующего дня в Петербурге шел снег. Все засыпано снегом у Алексеевского равелина. Князь Голицын стоял посреди ровного снежного поля. Рядом с ним – комендант Чернышев. – С землею сровняли. Все как повелели. Здесь она. – Комендант указал на ровное белое поле. |