Онлайн книга «Загадка Бомарше»
|
У меня были друзья. И мысль, что я навсегда разлучаюсь с ними и что эта разлука принесет им горе, является одним из самых больших моих земных огорчений, которые я уношу с собой в могилу». Так что перед свиданием с палачом она вспоминала о Вас, граф… В Трибунале Сансон договаривался о карете, на которой повелительница Франции должна была отправиться на казнь. Кареты после революции стали редкостью – знать бежала в них за границу.. И тут произошло отвратительное. Фукье-Тенвиль объявил, что он один не может решить «такой важный и трудный вопрос». Он послал за советом к Робеспьеру. Но тот тоже ничего не решил и переправил дело назад – на усмотрение Фукье-Тенвиля. И тот, уже поняв, чего хочет хозяин, с адской улыбочкой сказал Сансону: «Почему надо везти австриячку на казнь с этакими привилегиями?» «Но так было при казни короля». «За это время революция поумнела. Мы сейчас – страна истинного равенства. Так что королеву повезем в обычной телеге, в которой возят на эшафот обычных преступников. Тем более, как я слышал, это предсказал пострадавший за нее Казот. И нечего просить о глупостях, отправляйтесь в Консьержери заниматься своими делами. Уже в полдень вы должны показать гражданам голову вдовы Капет». «Его грубость меня взбесила, – сказал Шарль Анри, – и, уходя, я пробурчал: «Мало ли что предсказал Казот… Например, что вам отрубят голову по решению вашего же Трибунала». «А про вас – ничего?» – засмеялся Фукье-Тенвиль. «Он предсказал, что отрублю ее я». (Хотя я уверен, что палач все это только подумал, но сказать прокурору побоялся. Теперь в Париже люди смелы только в мыслях…) В шесть утра мы с Сансоном вошли в старый замок – тюрьму Консьержери. Его брат остался в карете. Перед тюрьмой храпели кони – отряд жандармов спешился. У самого входа расхаживали офицеры. Было какое-то приподнятое возбужденное настроение, как во время праздника. И все время били барабаны. В маленьком тюремном дворе уже ждала позорная телега. Как раз заканчивалась женская прогулка. Какая-то очаровательная заключенная с тонкими слабыми руками («плющ нежности» – так назвали бы эти руки в Галантном веке) торопливо стирала белье в фонтанчике. (Потом я узнал, что это была маркиза де Ла Мезонфор.) При нашем появлении всех заключенных дам грубо загнали в камеры, и двор занял караул. Открыли главный вход – «улицу Мсье де Пари». «Улица палача города Парижа» ждала королеву Франции. Нас провели в ее камеру. Впереди шел Сансон, за ним я – в маске. Камера была перегорожена. Над перегородкой высовывались лица двух жандармов. Старые обои клочьями висели на стене. У стены стоял маленький столик, на котором лежала Библия. Кровать была в беспорядке – видно, она спала не раздеваясь, прямо на одеяле. Спала последний раз в жизни… Она была в том самом белом, заштопанном ею платье, плечи прикрыты косынкой. Она сама грубо остригла волосы, и седые, серебряные пряди мешались с белокурыми. Тонкий нос Габсбургов заострился. Белые бесцветные губы, изможденное лицо… Она сейчас была очень нехороша. Только лазоревые глаза и божественная легкая фигура были прежними… Когда мы вошли, она молча надела белый чепец с черными лентами, прикрывший остриженные волосы. Следом за нами вошли секретарь революционного Трибунала Напье и еще какой-то чиновник. «Почему он в маске?» – шепотом спросил Напье, кивнув на меня. (Забавно, но этот Напье, как я узнал недавно, следил за мной по приказанию Дантона. Вот была бы сцена, коли он стащил бы с меня маску!) Сансон с важным видом ответил: «Это придумал гражданин Фукье-Тенвиль. Он сказал: «Пусть австриячка сразу почувствует холод грядущей смерти». Напье хотел продолжить, но тут заговорила королева: «Я хотела бы узнать, господа, передали ли принцессе Елизавете мое письмо?» «Я такую не знаю, – ответил Напье. – Если речь идет о сестре казненного преступника Луи Капета, гражданке Елизавете Капет, то я передал ваше письмо, адресованное ей, гражданину Фукье-Тенвилю, общественному обвинителю в революционном Трибунале. Только он может решить судьбу подобного послания, гражданка Капет». Королева помолчала и, взглянув в мои глаза – в мою черную маску, – сказала: «Я готова, господа. Мы можем ехать». «Протяните, пожалуйста, руки», – сказал Шарль Анри, избегая именовать ее «гражданкой Капет». «Разве это необходимо? Я слышала, Его Величеству руки не связывали». Как гордо это прозвучало: «Его Величеству»… «Палач, выполняйте ваш долг, свяжите руки гражданке Капет», – приказал Напье. Она одарила его презрительной улыбкой и протянула руки, как протягивают милостыню жалким нищим. Сансон отвел их назад, связал, но его руки дрожали. Я взглянул на ее платье и сказал хрипло: «День сегодня холодный». Она вздрогнула при звуках моего голоса. Я забыл: у нее был идеальный слух… «Возьмите что-нибудь потеплее», – предложил Сансон. «Вы боитесь, что я простужусь, господа? – спросила она и засмеялась, став на мгновение самой собой. – Благодарю вас за заботу, но она излишня. Все исполняют только свои роли. Вы – палачей, я – королевы». Взгляд ее задержался на мне. Она внимательно глядела в прорезь маски. И вдруг добавила, улыбнувшись: «Прежде я не любила играть эту роль… Я была не права. – Она встала. – Идемте же, господа. Не стоит мешкать». Клянусь, она меня узнала! Так что последняя строка ее письма была адресована Вам, а последняя фраза перед эшафотом – мне, граф! Выходя, она ударилась о низкую притолоку, но даже не вскрикнула. Она всегда высоко держала голову и так и не научилась ее наклонять… Но когда она увидела позорную телегу – грязную, с доской вместо сиденья, – вот тогда она содрогнулась! Однако не проронила ни слова. Телега был высока. «Вернитесь в карету и принесите табурет», – сказал Сансон. Я понял его – и вернулся в карету. Оттуда вместо меня с табуретом выпрыгнул его брат. Все та же бородка торчала из-под маски… Он подставил табурет и помог ей взобраться. И из окна кареты я видел, как она поблагодарила взглядом меня… то есть уже его! Он уселся на козлы рядом с Сансоном, жандармы на конях окружили телегу, и ворота со скрипом начали раскрываться. И тысячи вопящих и проклинающих ее людей встретили жалкую телегу, последний экипаж – революционный экипаж! – французской королевы. Телега загрохотала по улице. Следом двинулась коляска Напье, окруженная национальными гвардейцами. Ворота закрылись Я остался один в пустой карете. «Трогай! – приказал я жандарму на козлах. – К площади». |