Книга Мертвец, страница 66 – Эдуард Веркин

Ну вот, — трагически сказал Вырвиглаз. — Приехали...

Дверцы открылись.

Вырвиглаз оказался прав, это была Горка. Большая.

Горка была самым живописным местом во всей нашей округе. Прямо посреди лесистой равнины возвышался высоченный, поросший лесом бугор. С западной стороны склон Горки был пологий, с востока круто обрывался, словно кто-то скусил половину холма, а выплюнул в километре отсюда, и в результате образовалась Малая Горка.

Но мы приехали на Большую. Но не на главное место над обрывом, а чуть справа, там, где к нему лепилась кургузая берёзовая роща.

Сделайте скорбные рожи! — велел Сенька. — Сейчас будет церемония. Берём гроб и несём его к берёзам.

Мы с трудом вытащили наружу гроб, подняли на плечи.

К берёзам, я сказал! — повторил Сенька.

Мы направились к берёзам. Мне показалось, что за время поездки Диоген стал ещё тяжелее. А может, я просто устал уже.

Что-то у него с мордой? — поморщился привередливый Сенька.

Моль, наверное, — ответил Вырвиглаз. — Надо было нафталином пересыпать.

Я вам пересыплю! — скрежетал Сенька. — Если что-то Шахов заметит, нас всех пересыплют, и не нафталином, а сырой землёй...

Не дёргайся, Череп, — посоветовал Вырвиглаз. — А то на самом деле заметят...

Плавно несите, в ногу, — руководил Сенька. — Вон к той штуке, к плешке...

В роще было расчищено небольшое круглое пространство. В центре располагался... Больше всего это было похоже на сруб. Сруб большого колодца или небольшой бани, богато украшенный цветами, лентами и еловыми ветками. Сначала я не догадался, но потом понял. Викингов так хоронили. Каждого знатного викинга после смерти устраивали в таком специальном корабле, пропитанном смолой, затем сжигали. И вместе с дымом доблестный викинг отправлялся прямиком в Валгаллу. Видимо, тут тоже что-то такое намечалось.

Да, Сенька работал с размахом. Я впервые серьёзно подумал, что, вполне может быть, у моего братца на самом деле талант.

Никакой могилы в окрестностях не наблюдалось.

А почему мы на кладбище не поехали? Ты же говорил, что на кладбище будем хоронить? — шёпотом спросил я.

Сенька помотал головой.

Хоронить на кладбище собаку — это значит бросать вызов общественной морали, — изрёк Сенька. — К тому же Диоген не принадлежал ни к одной из известных конфессий и не оставил никаких распоряжений о своём погребении...

Я никак не мог понять, серьёзно это говорит Сенька или прикалывается. А он продолжал:

...Поэтому мы пришли к некоторому компромиссу. Я изучил похоронные обряды народов мира и предложил на выбор несколько. В результате остановились на скандинавском варианте. Это строго, достойно и не затронет ничьих чувств.

Ну, Череп, ты крут, — с уважением прохрюкал Вырвиглаз.

Я промолчал. Я с этой крутизной каждый день общаюсь.

Мы оттащили гроб к этому скандинавскому срубу. Он оказался несколько высоковат, и нам пришлось поднять пса почти на вытянутые вверх руки, а Вырвиглаз ещё подтолкнул его лбом. Сенька приставил лесенку, взобрался и обложил Диогена аккуратными, какими-то просто нерусскими даже полешками. Почти сразу сильно запахло спиртом, но канистры видно не было — Сенька явно не хотел портить кадр, поскольку Дроков упорно всё это снимал.

Сенька спрыгнул на землю и сделал знак. Мы отодвинулись в сторону, выстроились.

Я хочу произнести несколько слов, — Сенька повернулся к камере. — Сегодня мы прощаемся с Диогеном...

А почему бы нет? Почему, собственно? Во всех странах маются дурью, чем мы хуже? Мы тоже люди. Султан Брунея построил для своего любимого дромадера специальный бассейн, и не где-то, а прямо в Сахаре, и длиной в двести метров, между прочим. А наш мэр Шахов по обряду викингов хоронит своего пса. Всё в порядке. Друзья, заряжайте ружья...

Так я думал. Потому что мне надо было себя оправдать, потому что мой мозг отчаянно сопротивлялся всему этому разрушительному бреду. Самооправдание — лучшая форма психотерапии, так по телику говорят.

...Был верным другом, защитником и товарищем. В трудные моменты жизни он помогал...

Помогал своим друзьям и всем, кто нуждался в его помощи...

Трудно приходилось Сеньке. Организовать похороны — одно дело, сочинить надгробную речь, да ещё по собаке, — совсем другое. Мне кажется, речь не удалась. Впрочем, недостатки речуги Сенька компенсировал надрывностью и эмоциональностью. Возможно, он даже глаза натёр лучком, чтобы обрыдаться в подходящий момент...

Хотя нет, это я уж слишком, Диоген всё-таки прожил не болонкой, а большой, могучей собакой, слёзы тут совсем ни к чему.

Или стихи. Я подумал, что сейчас Сенька обязательно стихи какие-нибудь прочитает, поставит акцент. «Дай, Джим, на счастье лапу мне...» — обычно все главы администраций любят Есенина.

Но великий русский поэт не был осквернён, Сенька выдержал надлежащую траурную паузу, затем откуда-то, я даже не заметил откуда, мой брат извлёк факел. Я узнал факел — из нашей школы, валялся в каморке психолога и иногда использовался во время спортивных соревнований. Насколько я понял, он работал на сухом спирте или ещё на чём-то горючесмазочном.

Сенька встряхнул факел, щёлкнул зажигалкой. Факел вспыхнул, но как-то незапланированно — по всей поверхности. Сенька сдунул огонь с древка и стал ждать. Ждал, держа факел над головой.

Завыла сирена. Девять часов.

Сенька торжественно кивнул и зашвырнул факел в сруб. Огонь пополз по еловым веткам, взбежал на гроб, окутал его оранжевым, затрещала шерсть, что-то сильно вспыхнуло внутри, и всё — уже ничего не видно, только пламя. Сенька не пожалел спирта и дрова правильно расположил, всё горело хорошо и весело, даже с рёвом.

Мы стояли вокруг, а Дроков снимал.

Всё это долго довольно продлилось, больше часа. И всё это время мы держались на ногах, у меня даже спина заболела. И голова болела. От чего-то. Потом весь этот костёр всё ж таки прогорел. Сруб обрушился сам в себя, угли завелись по новой, но уже ненадолго. И скоро перед нами уже возвышалась всего лишь горка чёрных головешек и серого, грязноватого пепла.

Я поглядел в кострище. Говорят, что, когда сжигают, всегда остаётся сердце — там самые крепкие мышцы. Но никаких сердец, костей и других субпродуктов не было. Ровный пепел и крупные угли. Наверное, Диоген был хорошим псом, он сгорел равномерно.

Сенька принёс резную деревянную урну и наполнил её пеплом.

На этом главная часть мероприятия была закончена, Дроков выключил камеру и поглядел на часы.

Мы вернулись к «газели». Мне хотелось пить.

— Тут нам... передал... — Сенька достал из кабины корзинку. — Немного перекусить...

Вырвиглаз сразу забурчал желудком и отобрал у Сеньки припасы. Еда была неплохая. Салат из креветок, салат из ветчины, оливки, цыплята, соки разные. Мы отошли чуть в сторону, устроились на краю обрыва и поели. Вкусно.