Книга Мертвец, страница 70 – Эдуард Веркин

Хорошая идея вообще-то, — сказал я. — Я тоже поучаствую. А вдруг повезёт?

Вырвиглаз поглядел на меня с ревностью. Будто я у него уже отобрал этот комбайн.

А я тоже хочу поучаствовать, — сказал вдруг Упырь.

В чём? — не понял я.

В поедании котлет. Я тоже хочу попробовать. Я никогда в этом раньше не участвовал, это, наверное, очень интересно.

На Упыря Вырвиглаз взглянул равнодушно: видимо, конкурента в нём не видел. Оно и понятно, на настоящего пожирателя Упырь не походил совершенно.

Вернёмся к эстраде, — сказал Вырвиглаз. — Там уже все жабы...

Мы вернулись.

На сцене, где ещё совсем недавно звучали бессмертные композиции «Маркуса Вольфа», где играли на саксофонах прекрасные и недоступные красавицы из Шарьи, теперь стояли две жаровни, а длинный парень в поварском колпаке жарил котлеты со скоростью блинного автомата, тяп-ляп, тяп-ляп, двумя руками, как настоящий ковбой. Гора котлет высилась, а котлетный запах перебивал даже аромат хвои.

Да я один могу это сожрать, — заявил Вырвиглаз. — На завтрак. Все эти котлеты и ещё трёхлитровую банку майонеза!

Ведущий на сцене тем временем состроил себе бутерброд с котлетой, откусил от него сразу половину, прожевал.

Хороши котлетки, — объявил он. — Весьма, однако. Пусть все желающие подойдут поближе. Подходите, подходите! Смелее!

Народ стал придвигаться к сцене. Желающих оказалось немало, человек двести, не меньше. Мы тоже придвинулись.

К сожалению, мы не можем записать на соревнования всех. — Ведущий поклонился толпе. — И для того, чтобы определить двадцатку участников, мы проведём предварительный отбор.

Ведущий щёлкнул пальцами, и у него в руках вдруг оказалась чаша с конфетками.

Ловите, — сказал он.

И швырнул конфеты с эстрады.

Толпа сомкнулась, произошла небольшая давка. Я был сразу вытеснен куда-то в сторону, конфет мне, конечно, не досталось.

А Вырвиглазу досталось. Он выбрался из свалки, слегка расплющенный, но счастливый.

Чуть не раздавили, жабы, — прокомментировал он. — Но вот она, ириска!

Вырвиглаз продемонстрировал конфету.

А тебя, я вижу, оттёрли, — усмехнулся Вырвиглаз.

Не очень-то и хотелось. Жевать жареные петушиные гребешки... удовольствие сомнительное.

Все лохи так говорят, — тут же сказал Вырвиглаз. — Сейчас этот Денис вылезет и тоже скажет...

Упырь выбрался, но ничего подобного он не сказал, к удивлению, он тоже раздобыл себе конфету.

Молодец, Денис, — сказал Вырвиглаз. — Мои шансы на победу повышаются.

Я котлеты вообще-то не люблю, — улыбнулся Упырь. — Я люблю суши...

А я люблю груши. Не парься, Дениська, сейчас мы немножечко пообедаем...

Вырвиглаз поволок Упыря к эстраде.

На сцену уже выносили столы, я насчитал двадцать. Столы, крепкие стулья, вилки, ножи, салфетки и глубокие пластиковые вёдра, — видимо, для того, кто слаб желудком. Оператор настраивал камеру, у края кулис раскладывал свой чемоданчик доктор, появившиеся официанты уже разносили по столикам котлеты, заинтересованный народ устраивался на скамейках.

Ведущий проверил конфеты, затем расположил участников по столам.

Пожиратели подобрались на славу. В основном взрослые мужики сурового вида, из тех, кто привык питаться в столовых и блинных и поэтому мог сожрать хоть варёное седло. Ребят почти не было, женщин тоже мало. Была Сарапульцева, хотя раньше я её не замечал. По-моему, Сарапульцева являлась главным претендентом на комбайн. Комбайн претендует на комбайн.

Участники вооружились вилками, ведущий протрубил что-то о русских просторах и русских желудках, после чего объявил, что на поедание отводится десять минут, кто смолотит больше — тот и джедай.

Приятного аппетита! — пожелал ведущий, и соревнование началось.

Почти сразу в лидеры вырвалась Сарапульцева, как я и ожидал. Она пожирала котлеты целиком, в два жевка, гора перед ней стремительно сокращалась.

Вырвиглаз отставал ненамного. А Упырь, казалось, никуда не торопился, жевал себе с механичностью мясорубки. Чавк-чавк.

А вдруг он и на самом деле механизм? Вдруг его сделали по заказу? Где-нибудь в тайных лабораториях Новой Зеландии?

Хотя нет. По заказу не стали бы такого урода делать, состряпали бы получше. Покрасивше, поровнее. Хотя, может быть, его родители психи? Что я про них знаю? Только папашу видел...

Глаза у него такие же. Как у папаши. Белые. Простоквашные. Вырастет, тоже станет инженером. А как же? По-другому нельзя. Не разомкнётся связь времён...

Сидит, жуёт. Гад. Какие-то движения у него даже паскудные, как будто таракан какой, залез на стол, и перемалывает, и перемалывает, только что жвалы не щёлкают. Смотреть тяжело.

Минуте на четвёртой мне вся эта пакость надоела, особенно после того, как одного мужика вывернуло. Ведро подставить он не успел, и всё его художественное творчество попало на блюдо с котлетами и потекло вниз со стола. Меня замутило, и я откланялся. Побродил между всякими конкурсами, поучаствовал в «Весёлом дровосеке», потом устроился на самом краю парка, рядом с мороженщицей. Мороженое уже кончилось, девушка-продавщица задумчиво смотрела вглубь холодильника, будто там у неё сидела царевна-лягушка. Царевич-лягуш. И мороженщица была в раздумьях, целовать его или так, заморозить на память.

Парк гудел, смеялся, грохал, я сидел на скамейке. Со стороны эстрады послышался восторженный вопль. Мороженщица оторвалась от своего принца и уставилась на меня. И тут же напротив нас остановилась «скорая». Из неё выскочили санитары с носилками и быстро побежали по направлению к эстраде. Кому-то там стало плохо. Очень скоро прояснилось кому. Санитары вернулись к машине уже нагруженные — на носилках возвышалась Сарапульцева. Она стонала и выла, живот её был похож на большой глобус, он громко булькал и урчал. Сарапульцева проиграла.

Я поднялся со скамейки, приблизился и участливо спросил:

Ногу подвернули?

Сарапульцева прокляла меня взглядом.

Ничего, до свадьбы заживёт.

Сарапульцева прокляла меня ещё раз.

Её погрузили в машину и повезли на промывание желудка. Ничего, ей только на пользу. Жалко, что мозги промыть нельзя.

Потом опять со стороны эстрады завопили и, кроме того, рявкнули фанфары: бум-турум-бурум. Я подождал, пока всё это закончится, и отправился посмотреть, в чьи руки попало кухонное счастье.

Народ уже расходился. На эстраде оставался какой-то пузатый мужик в синей рубашке, мужик бубнил о превосходстве котлет ихней фабрики над котлетами других фабрик, получалось, что их котлеты вообще лучшие в целом мире.