Онлайн книга «Прощальный поклон капитана Виноградова»
|
– Но совершенно необходимо, чтобы… – Конечно! Будет проведена зашифрованная акция. Пекка Паасонен дождался, пока ему переведут содержание разговора, потом спросил: – Однако же господин Виноградов говорил, что неоднократно видел в продаже изданные «Первопечатником» на уровне хорошей финской полиграфии тиражи? – Стоп! – Не дослушав последнюю фразу, адвокат поднял вверх указательный палец: – Да, я действительно видел книги, на которых выходными данными значились тиражи в пятьдесят и даже сто тысяч экземпляров. – Вот именно – сами видели! – Но хотелось бы знать, насколько это соответствует действительности? – Что вы имеете в виду? – Я тут кое-что припомнил… И задумался о некоторых странностях, которые раньше просто не бросались в глаза. – Например? – Например, о том, почему очень даже приличные книги других издательств с тиражами пятнадцать – двадцать тысяч экземпляров лежат на лотках и прилавках по полгода. А детективы «Первопечатника» исчезают, не успев появиться! Владимир Александрович встал, потянулся и нацедил себе еще немного кофе: – Господа, кстати – что там насчет ужина? – Разумеется, – даже не затруднив себя переводом, ответил сотрудник эстонской полиции. – Сейчас пойдем куда-нибудь, потом Пекка отвезет вас в гостиницу… Завтра придется рано вставать, будет одно интересное мероприятие. Но хотелось бы все же закончить, не возражаете? – С удовольствием! – улыбнулся Виноградов и втянул ноздрями неповторимый аромат чуть-чуть пригорелых кофейных зерен. – Значит, на мой взгляд, криминальная схема работы «Первопечатника» выглядит примерно таким образом… И адвокат зашагал с керамической чашкой в руках: в такт собственным словам и мыслям, из угла в угол по светлому линолеуму кабинета. …Рассвет следующего дня Владимир Александрович встретил в тюрьме. Нет, на этот раз ничего страшного и неожиданного с ним не произошло – Виноградова заранее предупредили о времени и цели посещения, извинились, что придется встать пораньше, и пообещали доставить в пассажирский порт к самому отходу парома на Таллин. Словом, переступил он порог старинного здания на Катаянокка без принуждения и наручников, сразу после завтрака и в твердой уверенности, что обедать будет на обратном пути в Эстонию. Тем не менее, пройдя в сопровождении Уго Тоома первый турникет, Виноградов почувствовал легкий озноб и забытое уже ощущение несвободы: – Да, веселое местечко! – Пожалуй. За спиной с металлическим щелчком закрылась первая из многочисленных дверей и решеток. – Прямо в центре города… – Скоро финны тюрьму отсюда уберут. Оставят только часовню – ей больше полутора сотен лет. – Ну и правильно! Эстонец зашел за Виноградовым в гостиницу, и по пути они успели обменяться не предназначенной для посторонних ушей информацией. Кроме того, времени вполне хватило, чтобы обсудить линию поведения на предстоящей встрече: полицейский и адвокат сначала прошлись по набережной, потом через мостик, мимо православного Успенского собора, памятника Водоноске и похожего на сказочный рыцарский замок «Олофсборга». В общем, они добрели до старинного здания тюрьмы, даже не заметив пройденного расстояния. – Прошу вас, Владимир Александрович! – Спасибо, господин Тоом. Интерьеры носили на себе свойственный всем без исключения местам лишения свободы отпечаток какой-то внутренней нечистоты и беспощадного равнодушия. Тюрьма – она и в Африке тюрьма! И в Америке, и в России, и на экваторе… Все различие между ними только в социально-культурном укладе конкретной страны и в уровне восприятия ее гражданами таких понятий, как честь и достоинство, а также элементарная сытость и правила гигиены. Поэтому цивилизованный европеец быстренько сходит с ума в условиях, которые пленному чернокожему партизану из джунглей покажутся вполне сносными. А российский бандит молиться готов на санаторные условия шведских тюрем, вспоминая баланду и переполненные камеры родных «Крестов». Так что свобода и несвобода – понятия относительные. Что же касается Финляндии… Электронной и прочей техники здесь было значительно больше, чем обслуживающего персонала и охранников. Собственно, чуть ли не единственным человеком в форме, которого посетители увидели, попав внутрь, был заранее предупрежденный об их визите чиновник соответствующего департамента. – Здравствуйте, господа! Добро пожаловать, – перевел его первые слова эстонец. Специальное разрешение Министерства внутренних дел было оформлено Паасоненом заранее, поэтому формальности не отняли много времени. – Передайте свой паспорт. – Прошу… А личного досмотра не будет? – Зачем? – удивился сопровождающий. Покончив с необходимыми процедурами, он обменялся с Тоомом несколькими фразами по-фински и вышел. – Коллега сказал, что ему необходимо сходить, подтвердить согласие интересующего нас лица встретиться с нами. – Вот даже как? – Да, этот парень мог в последний момент передумать. Тогда беседа бы не состоялась. – Он же заключенный? – Да, но даже у заключенного есть свои права! Впрочем, не волнуйтесь. Сейчас закончится завтрак, и его сразу же приведут. – Демократия, – вздохнул адвокат из России. Помещение, выделенное тюремной администрацией для беседы, оказалось обставлено без особого шика, но с некоторой казенной претензией на уют. Так выглядят в Питере приемные покои дорогих платных клиник или же юридические консультации. Кожаные кресла, телевизор, пепельница, картинка на стене… Если где-то и была установлена аппаратура технического контроля, то судить о ее наличии или отсутствии не представлялось возможным. Эстонец нажал на кнопку кондиционера: – Прохладно. – Да, пожалуй! Ожидание еще не начало действовать на нервы, когда из коридора послышались шаги приближающегося человека. …Заключенный в последний раз затянулся, выпустил дым в потолок и решительно придавил то, что осталось от сигареты: – Ладно! Но каждая сделка хотя бы подразумевает обоюдную выгоду. Верно? – Разумеется. – Тогда разъясните, какой мне смысл откровенничать? Мужчина явно не принадлежал к породе травоядных – он был хищником, матерым и уже основательно битым. Лет сорока с небольшим: широкие плечи, внимательный взгляд и складки на лице, еще не ставшие морщинами. По фамилии и национальности он был русским, но родился, вырос и долгое время прослужил в Тарту. Поэтому, а еще, вероятно, из-за месяцев, проведенных в тюрьме на Катаянокка, говорил он с едва ощутимым акцентом. |