Книга Грехи волка, страница 24 – Энн Перри

– Я не брала брошь, – тихо проговорила она. Но на лицах стражей порядка были написаны скорбь и презрение, и никто не обратил внимания на ее слова. Лэттерли отвели в камеру, легонько подтолкнули в спину и, прежде чем она успела обернуться, с тяжелым грохотом захлопнули дверь и задвинули засов.

Камера была размером в десять-одиннадцать квадратных футов. У стены стояла койка, а напротив – деревянное сиденье с отверстием для отправления естественных потребностей. Высоко над койкой располагалось единственное забранное решеткой окно, стены были побелены, а пол выложен камнем.

Больше всего Эстер поразило, что там уже находились трое заключенных. Одним из них оказалась пожилая женщина лет шестидесяти, с волосами неестественно-желтого цвета и безжизненным размалеванным лицом. Появление новой заключенной она восприняла совершенно равнодушно. Другая обитательница камеры была довольно смуглой. Ее длинные распущенные волосы свалялись в комок, но худое лицо было по-своему привлекательным. Глаза, подведенные настолько, что казались черными, смотрели на медсестру настороженно. Третьим жильцом был ребенок не старше восьми-девяти лет, худой и грязный, с волосами, остриженными столь нелепо, что трудно было определить, мальчик это или девочка. Решить эту загадку не помогала и одежда, состоящая из взрослых вещей, подрезанных по росту, залатанных и подвязанных куском бечевки.

– Ну, и вид у тебя! – критически заявила смуглая женщина. – Как у дохлой утки под дождем. Впервой, что ли? Что ж ты такое натворила? Сперла что-нибудь? – Острым взглядом она скользнула по надетому на мисс Лэттерли платью горничной. – Или ты – куколка? Хотя на потаскуху ты вроде не похожа.

– Что? – растерялась Эстер.

– В такой одежде в жизни никого не подцепишь, – вынесла приговор женщина. – И нечего корчить из себя невесть что. Все мы тут – родня. Будто ты сама не из таких! – заключила она.

– Конечно, не из таких, Дорис, – устало проговорила та заключенная, что была постарше. – Она даже не понимает, что ты говоришь.

– Вы что… родственники? – удивленно спросила сиделка, указывая на ребенка.

– Нет, мы не родственники, тупица ты этакая! – мотнула головой смуглая женщина. – Я имею в виду то, чем мы занимаемся. И ты принялась за то же самое. Решила попробовать, ну и попалась. Что же ты все-таки натворила? Что-нибудь стянула?

– Нет, – покачала головой девушка. – Но они считают, что да.

– Скажите-ка, какая невинная! – Дорис недоверчиво усмехнулась. – Мы здесь все невинные. Марджи, та не сделала ни одного аборта, так ведь, Марджи? Тилли не крутила никаких волчков. А уж я-то в жизни не содержала дурных домов. – Подбоченившись, она продолжала: – Я – женщина добропорядочная, всеми уважаемая, вот я кто. Разве я виновата, что кое-кто из моих клиентов дал слабину?

– А что вы подразумеваете под словами «крутить волчки»? – Лэттерли прошла в глубь камеры и присела на койку неподалеку от женщины, которую называли Марджи.

– Ты и вправду простушка или прикидываешься? – поинтересовалась Дорис. – Дурить башку. – Она покрутила в воздухе пальцами. – Ты что, в детстве с волчком не игралась? Ну так видела, как это делают другие. Ты же вроде не слепая и не полоумная!

– Но за это не сажают в тюрьму! – Эстер начала сердиться. Незаслуженных оскорблений она никогда никому не спускала.

– Еще как сажают, если ты при этом путаешься под ногами у добропорядочных граждан, – скривилась смуглянка. – Не так ли, Тилли, шлюшка ты этакая?

Девочка подняла на нее широко открытые глаза и робко кивнула.

– Сколько тебе лет? – обратилась к ней медсестра.

– Не знаю, – равнодушно отозвалась та.

– Не будь идиоткой! – снова вмешалась Дорис. – Она же не умеет считать.

– Нет, умею! – запротестовала Тилли. – Я могу сосчитать до десяти!

– Тебе еще нет десяти, – оборвала ее растрепанная заключенная и снова обернулась к Эстер: – Так какую кражу на вас навесили, уважаемая невинная леди?

– Жемчужную брошку, – с горечью призналась мисс Лэттерли. – А за что попали сюда вы, добропорядочные дамы?

Дорис улыбнулась, обнажив ровный ряд почерневших зубов. Если бы их почистить, они были бы даже красивы.

– Ну, кое-кто из нас и правда позволял джентльменам заплатить за полученное удовольствие, что, на мой взгляд, только справедливо. А еще в задней комнате у меня сидел один тип, который за деньги кропал всякие бумажки, а фараонам это не понравилось, потому что этого не любят законники. – Ее явно веселило смущение Эстер. – Ну, как бы тебе это объяснить по-благородному? Они заявили, что я беру деньги за блуд, а старикан в задней комнате стряпает документы тем, которые в них нуждаются, а получить по закону не могут. Ну и дока он, этот Тэм! Сочинит тебе что хочешь – бумагу о праве владения, завещание, ходатайство адвоката, судебное определение – вроде это так у вас называется. Что надо, то и напишет. Никакой сутяга не придерется!

– Понятно… – протянула сиделка.

– Да ну? Неужто? – скривилась Дорис. – Где тебе понять, дурехе этакой!

– Мне понятно, что вы оказались здесь так же, как и я. А значит, вы ненамного умней меня. Вся разница в том, что вы здесь уже бывали. Попасться вторично – это надо уметь, – отозвалась Лэттерли.

Дорис выругалась, желтоволосая Марджи невесело усмехнулась, а Тилли забилась в самый угол койки в предчувствии драки.

– Ну, ты свое еще получишь, – пробурчала смуглянка. – Упекут тебя на несколько лет в такое местечко, где летом дохнешь от жары, а зимой от холода, заставят жрать помои и работать до одурения. И словечка пикнуть не дадут.

Марджи кивнула.

– Это верно, – грустно проговорила она. – Все время орут: «Молчать! Не разговаривать!» Да еще эти маски…

– Маски? – не поняла Эстер.

– Ну да, маски, – повторила заключенная с желтыми волосами, проводя рукой по лицу. – Чтобы ты ничего не видела.

– Зачем?

– Не знаю. Наверное, чтобы тебе было еще хуже. Чтобы была совсем одна. И ни с кем не общалась. Недавно придумали.

Это все больше и больше напоминало кошмар. Последние слова окончательно заставили мисс Лэттерли почувствовать себя в нереальном мире. Она попыталась представить толпу одетых в серое безмолвных женщин с закрытыми масками лицами, замерзших, исполненных ненависти и отчаяния… Что же еще могут они ощущать в таких условиях? И детей, играющих на улице и попадающих за это в тюрьму. Девушка содрогнулась от гнева, смешанного с жалостью, и от почти истерического желания вырваться из этого мира. Сердце ее колотилось, колени дрожали, хотя она и сидела на койке. Подняться на ноги у нее не хватило бы сил.

– Ну, что, струсила? – усмехнулась Дорис. – То ли еще будет! И не воображай, что эта койка для тебя. Она для Марджи, которая и вправду больна. К тому же она здесь дольше всех.

Рано утром Эстер доставили в окружной суд, где было решено оставить ее в заключении. Оттуда ее отправили в Ньюгейтскую тюрьму и поместили в камеру к двум карманным воровкам и проститутке. Через час за ней пришли и сообщили, что с ней будет говорить ее адвокат.