Книга Ганнибал. Бог войны, страница 33 – Бен Кейн

– В чем дело, Волк? – спросил Квинт.

Тот провел грязным ногтем по звеньям своей кольчуги.

– Представляю, как пытаюсь снять эту проклятую штуковину, когда тону. Нельзя и придумать худшего способа умереть.

Невезучий усмехнулся.

– Это отучит тебя от всяких причуд в доспехах. Например, мне достаточно нагрудника и спинной пластины.

– Признайся, Невезучий, ты бы тоже хотел кольчугу! Если б играл в кости не так дерьмово, у тебя бы она давно была. И даже две, – под хохот остальных осадил его Волк.

Невезучий вспыхнул и что-то пробормотал себе под нос, но не посмел задираться с солдатом, чей непредсказуемый характер не давал ему завести много друзей.

Волк, конечно, прав, но Квинту было немного жаль Феликса. Почти все гастаты в манипуле теперь имели кольчуги – купленные на сбережения из жалованья, выигранные на спор или в кости, или снятые с убитых после боя. Невезучий однажды снял кольчугу с тела бандита, которого убил, но на следующий же день проиграл ее в споре. Если б Коракс не так строго следил за дисциплиной – он не терпел утрату доспехов, – Квинт не сомневался, что Невезучий давно проиграл бы и нагрудник, и спинные пластины. Его стремление играть было сродни болезни. Он делал ставки на что попало: какой из двух слизняков проползет быстрее, кто чаще пустит ветры за одну стражу, какая погода будет завтра. В результате у него в кошельке не было и двух оболов. Даже вино для него – непозволительная роскошь.

– Дай Феликсу глоток, – сказал Урцию Квинт.

Солдат заткнул мех и бросил Невезучему. Тот, поймав, благодарно взглянул на юношу.

– А ты чего боишься больше? – спросил он.

– Конечно, утонуть.

– Почему?

– Я плохо плаваю, и, как говорит Волк, наши проклятые кольчуги слишком тяжелы.

– Ну, так не надевай ее, – посоветовал Урций с хитрой ухмылкой.

– А без нее я получу в грудь долбаную стрелу, – ответил Квинт.

– Какая разница, – сказал Волк. – Если Гадес выбрал твое имя, так тому и быть. Ничего уже не поделаешь.

Все рассмеялись, и Квинт тоже в конце концов улыбнулся. Не было смысла задумываться о грядущем наступлении. Оно состоится, и придется в нем участвовать. Ведь он выжил на кровавом поле, разве нет, и в последующие годы войны? Многие погибнут, когда Марцелл пошлет их взять Сиракузы, но он не станет одним из них.

– Винцом балуетесь? – послышался знакомый голос.

Все обернулись, бормоча:

– Так точно!

– Вольно, вольно, – сказал Коракс, взбираясь на вал, и щелкнул пальцем по меху в руках Невезучего. – Осталось что-нибудь?

– Так точно. – Боец протянул мех своему командиру.

Все смотрели, как Коракс сделал несколько глотков.

– Не совсем конская моча, – наконец похвалил он. – Это кто украл? – Центурион первым делом посмотрел на Волка, известного своей способностью похищать что угодно – от запасных частей доспехов до кругов сыра.

– Это не я, – запротестовал Волк, оскалив зубы.

– Ты, Креспо?

– Никак нет! – ответил Квинт.

– Я действительно его купил, – сказал Урций. – Думал потратить немного денег на что-то более-менее достойное перед штурмом. На случай, знаешь, командир…

– Причина не хуже любой другой. – Коракс поднял мех. – Можно еще капельку?

– Пей, центурион. Допей, если хочешь, – поощрил его Урций.

– Не бойся, не допью. Ты, может быть, не сказал бы, но тебе это не понравилось бы, – сказал Коракс, сделав последний глоток. – А мне нужно, чтобы ты был на моей стороне, следил за моей спиной, когда мы будем сражаться с этими сиракузскими ублюдками.

Он бросил мех обратно солдату.

– Я бы все равно так делал, вы сами знаете! Все мы, командиры, на вашей стороне. – От прочих донесся согласный шум. – Видите? Мы заботимся о вас, потому что вы заботитесь о нас.

– Верно, будь я проклят, – воскликнул Волк.

– Да! – подтвердили Невезучий и Квинт.

Остальные эхом подтвердили свое согласие. Кораксу, похоже, это понравилось.

– Вы хорошие ребята, – проворчал он. – Да прикроет Марс всех нас своим щитом послезавтра.

Не один Квинт в ответ повторил тихую молитву.

– Корабли-то годятся к плаванию, центурион? – спросил Невезучий. – Ну те, с огромными лестницами, самбуками…

Все глаза обратились на центуриона. По приказу Марцелла двенадцать квинквирем были связаны попарно. На палубах трех пар были уложены длинные раздвижные лестницы, прикрепленные к носу корабля. Канаты от них шли к укрепленным на мачтах блокам, а внизу стояли вороты. Когда лестницы поднимали, сооружение напоминало лиру – музыкальный инструмент, от которого и произошло прозвище «самбука». Три остальные пары квинквирем имели на палубе осадные башни в несколько этажей. Каждый солдат в войске спускался к морю, чтобы посмотреть на эти нелепые суда. Они странно зачаровывали, если не вызывали неприкрытого ужаса, и делались бесчисленные ставки на то, сколько человек погибнет на них.

– Моряки и плотники готовили эти корабли несколько недель, – ответил Коракс. – И много раз их испытывали. Пока что никто не утонул.

– Но они не несли на борту сотни солдат, центурион, – сказал Квинт, которому вино придало смелости.

К его облегчению, командир не оторвал ему с ходу голову.

– Мне самому не очень нравится мысль выйти в море на кораблях с сооружениями вроде самбук на борту, Креспо, но приказ есть приказ. По крайней мере, нам не придется просто сидеть под стенами, как лучникам и пращникам на их шестидесяти кораблях. Они станут легкой целью для вражеских орудий. А для нашей части большая честь – оказаться выбранной для первой атаки. Представь, что ты завоюешь корона муралис! Пусть Сенат не разрешил вручать настоящую, но Марцелл пообещал дать сделанную по его собственному рисунку и соответствующий кошелек вдобавок.

Квинт не посмел сказать, что думает: что десятки солдат, если не больше, погибнут еще до того, как кто-то достигнет вражеской стены, не говоря о том, когда первый из них заберется на нее.

Однако упоминание о короне задело струны в душе его товарищей.

– Я бы не возражал получить такое, – осклабившись, сказал Невезучий.

Коракс подмигнул ему.

– Даже ты не проиграешь такую награду. Деньги – да, но не корону.

– Никогда! – воскликнул Невезучий, вызвав гогот среди остальных.

– Что ж, пусть боги пошлют возможность тебе или кому-то из прочих добыть ее, – заявил центурион. – И что бы ни случилось, уверен, что я и Рим будем гордиться вами.

Урций поднял над головой мех с вином.

– За Рим – и за Коракса!