Онлайн книга «Цветы тьмы»
|
Попозже он вытащил из рюкзака тетрадку и написал: Дорогая мама! Письмо, которое ты написала мне, только сегодня дошло до меня. Твою просьбу я выполню в точности. По сравнению с твоим мое положение лучше. Я живу в чулане возле комнаты Марьяны. Марьяна охраняет меня и заботится о моей еде. Большую часть дня я размышляю и воображаю себе разные вещи. Поэтому я пока еще не начал читать и писать, как обещал тебе. Все окружающее меня так сильно на меня действует и иногда поражает, что мне трудно открыть книгу и следить за ее рассказом. Иногда мне кажется, что я живу в сказке. Я надеюсь, что у нее будет хороший конец. Марьянина мама умерла, и она поехала в деревню, но ты не волнуйся: повариха Виктория приносит мне еду и рассказывает, что происходит вокруг. Твое письмо принесло мне много светлых картин и много надежд. Береги себя. Хуго Он положил тетрадку в рюкзак, и слезы, которые он до того сдерживал, покатились по щекам. Виктория снова принесла пугающие вести. Ночью схватили еврейскую семью, вместе с прятавшими их людьми привели на городскую площадь, всех поставили в ряд и расстреляли. В этот раз специально, чтобы люди видели и слышали и не осмеливались прятать евреев. – Что же делать? – спросил он осторожно. – Там видно будет, – последовал ответ. Без дальнейших слов Виктория закрыла дверь, а Хуго вынул тетрадку из рюкзака и написал: Дорогая мама! Я не хочу скрывать от тебя правду. Уже больше недели, как солдаты обходят дома и обыскивают их. Марьяна оплакивает свою мать в деревне, а меня она поручила поварихе Виктории. Раньше она была уверена, что тут они не будут искать. Но теперь и она боится этого. Я не боюсь. Я это говорю не для того, чтобы тебя успокоить. Месяцы в убежище притупили во мне чувство страха. Каждый день я живу нашей жизнью дома. Дом, аптека, а в основном ты и папа – все это со мною с утра до самой ночи. Если мне холодно или сплю беспокойно, я вижу вас очень отчетливо. В последнее время я снова видел наши лыжные каникулы в горах, и ощущение парения вернулось ко мне. Мама, одиночество не мучает меня, потому что вы научили меня быть с самим собой. Я не скрою от тебя, что иногда на меня нападает чувство неуверенности или отчаяния, но только на короткие мгновения. Вы дали мне много веры в жизнь. Я так рад, что вы мои родители, что иногда меня тянет сломать дверь моего убежища и сбежать к вам. Я тебя люблю. Хуго 24 На следующий день Виктория не пришла. Хуго доел остатки бутербродов и все время прислушивался. Из Марьяниной комнаты не доносилось ни звука. Из соседних комнат доносились обычные голоса: „Где ведро?“ или „Уже прибралась в комнате?“ Несколько раз был слышен голос Виктории. Трудно было понять, разговаривает ли она или спорит с кем-то. В любом случае ссор не было слышно. В промежутках между разговорами поднимались волны смеха, затопляли коридор, падали и разбивались. „Где я?“ – вдруг спросил себя Хуго, как это случалось ему во сне. Тайну, окутывавшую это место, он чувствовал уже в первые недели, но сейчас, возможно, из-за строгой Виктории, оно кажется ему тюрьмой. Каждый раз, что он расспрашивал Марьяну об этом месте, она уходила от ответа и говорила: „Да ну ее, эту нечисть, жаль твои мысли этим пачкать“. Ему очень хотелось достать тетрадку и писать обо всем, что с ним происходит, и о своих мыслях, но страх и волнение мешали ему этим заняться. Все утро ему виделось лицо Марьяны, потемневшее от горя. Она бормотала непонятные слова и время от времени поднимала голову и призывала громким голосом: „Помилуй меня, Иисусе, за многие мои прегрешения“. Ближе к вечеру послышались мужские голоса. Сначала они показались знакомыми, но вскоре он уловил интонации военных. – Есть тут евреи? – не замедлил последовать вопрос. – Нет тут евреев. Мы предоставляем услуги армии, – ответила женщина по-немецки. – Что за услуги? – продолжил расспросы военный голос. Женщина ответила что-то, и все разразились смехом. Атмосфера мигом переменилась. Мужчинам подали безалкогольные напитки, поскольку один из мужчин, как видно, командир, сказал: – Мы при исполнении, алкогольные напитки на службе запрещены. Они похвалили кофе и бутерброды, и на приглашение женщины остаться и приятно провести время военный голос ответил: – Да мы ведь при исполнении. – Немножко развлечения еще никому не помешало, – упрашивал женский голос. – Служба прежде всего, – отвечал мужской. И они ушли. Тишина вернулась в дом, но страх не отпускал Хуго. Ему было ясно, что и на этот раз мама защитила его так же, как защищала его в первые дни в гетто и после, когда опасность поджидала за каждым углом. Подвал был последним в этой череде. Он всегда верил в потаенную силу своей матери, но в этот раз она проявилась в полной мере. Когда начало темнеть, Виктория принесла ему тарелку супа и котлеты и сказала: – И на этот раз ты выкарабкался. „Это мама спасла меня“, – собирался он ответить, но сказал только: – Спасибо. – Не меня благодари, Бога благодари, – поспешила она преподать ему урок. – Я буду благодарить, – тут же ответил он. Не говоря больше ни слова, она вышла и заперла за собой дверь чулана. Этой ночью снова было веселье. Аккордеон гремел, в зале танцевали и шумели. Громкие раскаты безудержного хохота сотрясали стены чулана. От страшной усталости Хуго задремал, и ему приснилось, что Марьяна бросила его, а Виктория не задумываясь его выдала. Он попытался спрятаться в овечьих шкурах, но шкуры не покрывали его. Ближе к утру аккордеон смолк, люди разошлись, и в Марьянину комнату никто не вошел. В девять часов дверь чулана распахнулась, и в ней показалась Марьяна. Это была она, но все же не она. На ней было черное платье, на голове крестьянский платок, а лицо бледное и удрученное. На миг показалось, что она упадет на колени, сложит руки и начнет молиться. Но это впечатление было обманчивым. Было ясно, что она стоит, не в силах произнести ни слова. – Как ты себя чувствуешь? – Хуго встал и подошел к ней. – Очень тяжело мне было, – ответила она и опустила голову. – Присядь, у меня есть бутерброды, – протянул он ей руку. На Марьянином лице появилась печальная улыбка: – Спасибо, миленький мой, я не голодна. – Я могу прибрать твою комнату, вымыть пол, все, что скажешь, сделаю. Я так рад, что ты вернулась. – Спасибо, миленький, тебе нельзя работать. Ты должен скрываться, пока не закончится этот ужас. Моя бедная мама была очень больна и умерла в страшных мучениях. Сейчас она в лучшем мире, а я тут. Она очень страдала. |