Онлайн книга «Сказки века джаза»
|
– Ну что ж, тогда тебе тем более не стоит оставаться на танцах. Гордон все еще колебался; он обвел все вокруг взглядом, в котором смешались облегчение и отчаяние; затем она неожиданно притянула его к себе и поцеловала мягкими, мясистыми губами. – Ладно, – тягостно произнес он, – схожу за шляпой. VIII Выйдя в чистую синеву майской ночи, Эдит обнаружила, что на улице было пустынно. Витрины больших магазинов не светились; двери были закрыты толстыми железными решетками и походили на двери мрачных склепов, в которых покоилось дневное великолепие. Посмотрев в сторону Сорок девятой улицы, она заметила сливавшиеся в единое пятно света огни ночных ресторанов. Над Шестой авеню ревел монорельс, будто вспышка пламени между протянувшимися вдоль улицы в резко очерченную тьму мерцающими параллельными полосами света на станции. Но на Сорок четвертой улице было очень тихо. Укутавшись поплотнее в манто, Эдит перебежала на другую сторону Пятой авеню. Она нервно вздрогнула, когда мимо нее прошел одинокий мужчина, хрипло шепнувший ей: «Куда спешим, малышка?» Ей сразу вспомнилось, как в детстве она однажды вышла в пижаме на улицу, обошла весь квартал, а с показавшегося ей в темноте огромным заднего двора какого-то дома вдруг завыла собака. Через минуту она уже достигла своей цели: двухэтажного, относительно старого здания на Сорок девятой, в верхнем этаже которого она с облегчением заметила облачко света. На улице было достаточно светло, чтобы разглядеть рядом с окном вывеску: «Трубный глас Нью-Йорка». Она вошла в затемненный холл и секунду спустя разглядела в углу лестницу. И вот она уже в вытянутом помещении с низкими потолками, меблированном множеством столов, увешанных со всех сторон подшивками газет. В помещении находились только двое. Они сидели в разных концах комнаты, на лбу у каждого был зеленый козырек, оба писали при свете одиноких настольных ламп. На мгновение она неуверенно остановилась в дверях, а затем оба мужчины одновременно к ней повернулись, и она узнала брата. – Ну надо же! Эдит! Он тут же встал и, изумленный, подошел к ней, сняв козырек. Он был высокого роста, худой, темноволосый, с черными проницательными глазами за очень толстыми стеклами очков. У него всегда был мечтательный взгляд, который, казалось, фокусировался где-то над головой собеседника. Он взял ее за руки и поцеловал в щечку. – Что-то случилось? – повторил он с тревогой в голосе. – Я была на балу, Генри, недалеко отсюда – в «Дельмонико», – радостно сообщила она, – и не смогла устоять перед искушением взять и забежать тебя навестить. – Очень рад. – Его тревога быстро сменилась обычной рассеянностью. – Но все же не стоит разгуливать ночью по улицам в одиночестве, правда? Мужчина в противоположном углу комнаты смотрел на них с любопытством, и Генри подозвал его кивком головы. Мужчина был рыхлым и тучным, глаза у него были маленькие и блестящие – казалось, сними с него воротничок и галстук, и вот перед вами типичный фермер со Среднего Запада в воскресный вечер. – Это моя сестра, – сказал Генри. – Забежала меня навестить. – Добрый вечер! – сказал толстяк, улыбнувшись. – Моя фамилия Бартоломью, мисс Брейдин. Уверен, что ваш брат уже давно ее забыл! Эдит вежливо рассмеялась. – Н-да, – продолжил он, – у нас тут не то чтобы шикарно, но вы уж нас извините. Эдит оглядела комнату. – У вас здесь уютно, – ответила она. – А где вы храните бомбы? – Бомбы? – переспросил Бартоломью, рассмеявшись. – Неплохо сказано. Бомбы! Ты слышал, Генри? Она желает знать, где тут у нас бомбы! Да, отлично сказано! Эдит развернулась и уселась на край пустого стола, свесив ноги. Брат сел рядом с ней. – Что же, – рассеянно спросил он, – как тебе нравится Нью-Йорк в этот раз? – Неплохо. Я до субботы в «Билтморе», вместе с Хойтами. Может, позавтракаешь с нами завтра, а? Он задумался. – Я очень занят, – стал отказываться он, – да и женское общество в больших количествах я плохо переношу. – Ладно, – спокойно согласилась она, – давай тогда позавтракаем без них, только ты и я? – Отлично! – Я позвоню тебе в полдень. Бартоломью явно не терпелось вернуться за стол, но он, вероятно, считал невежливым покинуть их без какой-нибудь шутки на прощание. – А знаете… – неуклюже начал он. Оба повернулись к нему. – Так вот, знаете ли – пришлось нам тут в начале вечера поволноваться! Мужчины переглянулись. – Пришли бы вы пораньше, – продолжил Бартоломью, приободрившись, – застали бы наш традиционный спектакль. – Как, неужели у вас тут еще и театр? – Консерватория, – сказал Генри. – Нам поют серенады! Внизу на улице собралась толпа солдат и хором орала на нашу вывеску. – Зачем? – спросила она. – Толпа, – рассеянно ответил Генри. – Любая толпа должна что-то горланить. У них не было зачинщиков и лидера, иначе они, наверное, вломились бы сюда и все бы тут разнесли. – Да, – ответил Бартоломью, снова повернувшись к Элен, – жаль, что вас здесь не было. Кажется, этого замечания ему показалось достаточно, чтобы достойно удалиться, поскольку он сейчас же развернулся и ушел обратно за свой стол. – А что, все солдаты настроены против социалистов? – спросила Эдит у брата. – То есть я хотела спросить, они на вас специально нападают… и все такое? Генри снова надел свой козырек и зевнул. – Человечество прошло довольно долгий путь, – небрежно сказал он, – но большинство из нас не имеют никакого отношения к прогрессу; солдаты не знают, чего они хотят, или что они ненавидят, или что они любят. Они привыкли действовать большими стадами, и им кажется, что демонстрации необходимы. Так уж получилось, что направлены они против нас. Сегодня весь вечер по всему городу стычки. Первое мая ведь! – А тут у вас что-то серьезное было? – Да нет, – презрительно сказал он. – Часов в девять вечера собралось на улице человек двадцать пять, и давай выть на луну! – Понятно. – Она сменила тему: – Ты рад меня видеть, Генри? – Ну конечно! – Что-то непохоже. – Да нет, я рад. – Мне кажется, что ты считаешь меня бездельницей. Чем-то вроде «самого глупого мотылька в мире»? Генри рассмеялся: – Вовсе нет. Веселись, пока молодой, да? А я что, похож на педантичного и прилежного юнца? – Да нет… – Она помолчала. – Но я вдруг отчего-то подумала, как сильно отличается бал, на котором я только что была, от… от всего, к чему стремишься ты. Так… несообразно, да?…кажется то, что я хожу на вечеринки, а ты здесь работаешь ради того, чтобы таких вечеринок больше никогда не было – если твои идеи победят, конечно. |