Онлайн книга «Нью-Йорк»
В письме Альбион уверял Мастера, что столь мощные силы обеспечат стремительную победу, а в Англии почему-то бытовало мнение, что колонисты слишком изнеженны для боев. Письмо заканчивалось удивительным известием: Я должен сказать еще, что в этих войсках служит и мой сын Грей. Не вняв моим доводам, он вынудил меня купить ему офицерский патент. Я молюсь о его здравии и надеюсь, что он изыщет возможность увидеться с Вами. Кто знает – быть может, он даже будет служить бок о бок с Джеймсом. Абигейл, когда отец показал ей это письмо, прочла его с некоторым удивлением. – Похоже, папа, – заметила она, – мистер Альбион не знает, что Джеймс сделался патриотом. Но ты ведь писал ему с тех пор – неужели не сказал? – Забыл, должно быть, – улыбнулся он грустно. – Я надеялся, что Джеймс передумает. – Ох, папа, – сказала она, целуя его. В последнюю неделю июня у Джеймса с отцом состоялся разговор, который наполнил Абигейл гордостью за обоих. Филадельфийский Континентальный конгресс заседал с мая, на нем обсуждалась общая декларация о причинах нынешних действий и намерениях в будущем. Когда все тринадцать колоний были призваны послать своих делегатов, Нью-Йоркский конгресс подчинился, но без большого энтузиазма. Но как оказалось, на обсуждение съехались не буйные радикалы, а здравомыслящие купцы, фермеры и юристы, многие из которых имели личные связи с Британией. Опять же многие были выпускниками лучших американских университетов – Гарварда, Вильгельма и Марии, Йеля, а также колледжа Нью-Джерси в Принстоне. Один джентльмен с Юга получил образование у иезуитов во Франции. Но три делегата закончили шотландские университеты – Эдинбургский и Сент-Эндрюсский; еще двое были выпускниками Кембриджа, один – Оксфорда, а шестеро так или иначе учились в Англии. Там был и Бен Франклин, бывший империалист, проживший в Англии почти все последние двадцать лет. И да, теперь их маяком была независимость. Джон Хэнкок, богатейший человек в Бостоне, давно имел зуб на британскую власть, правда не из принципиальных соображений, а в связи с активнейшей контрабандистской деятельностью. Джефферсон, этот блистательный наследник английского просвещения, и Джон Адамс, дипломированный юрист, пришли к одинаковому выводу о необходимости независимости – пусть и после долгих душевных исканий. Но многие другие делегаты колебались, и в конце июня из Филадельфии было слышно, что колонии так и не достигли согласия. Разговор состоялся после обеда. – Прости меня, мой дорогой сын, – осторожно начал Мастер, – но скоро явится британская армия, и я должен спросить. Если прибудет огромная рать, которая наголову разобьет Вашингтона, то разве это не конец всей истории? Не кажется ли тебе, что ты поставил на самую опасную карту? – Нет, отец, – ответил Джеймс. – Битву мы, может быть, и проиграем, но даже британские генералы предупредили власть, что никакая армия не остановит людей, которые хотят свободы. – Пожалуй, четверть населения еще лоялисты, а многие будут держать нос по ветру. К тому же братья Хау, глядишь, и найдут компромисс, который устроит большинство патриотов. – Возможно. Но, судя по всем признакам, Британия никогда не согласится на подлинную независимость, которой мы ищем. – Что же вы хотите создать? Республику? – Да. Свободную республику. – Будь осторожен с желаниями, Джеймс. Ты учился в Оксфорде и знаешь историю лучше меня. Разве не пришла в упадок суровая Римская республика? А в Англии после казни короля Карла власть Кромвеля обернулась такой диктатурой, что англичане восстановили монархию. – Придется сделать получше. – Славное устремление, но это не удалось ни одному государству – ни малому, ни большому. – Имей веру, отец. – Не имею, но не беда. Другой вопрос: цель нынешнего собрания в Филадельфии – выработать документ, заявляющий о намерении обрести независимость? – Разумеется. – Почему это так важно? – Ответить честно? – Конечно. – Потому что иначе нас не примут всерьез французы. – Французы? Так это ради французов? – Нет. Ради нас – тоже. Но французам это важно. Смотри: морями правит британский флот. У нас, колонистов, есть только приватиры. Нам не выстоять против королевского флота. Но у французов он сильный, да и оружия намного больше. Они уже, хотя и втайне, поставляют его патриотам на Юге. Но нам не справиться с Британией без помощи Франции и ее флота. Они же, как бы сильно им ни хотелось ударить по Британии, умеют считать деньги и не желают рисковать, пока не увидят, что мы настроены серьезно. Вот почему нужна декларация – показать французам, что мы не шутим. – Тогда вы действительно враги Британии, – вздохнул отец, – раз связываетесь с ее заклятым недругом. – Джон Мастер покачал головой. – Дело не только в этом, Джеймс. Французское королевство – папистская тирания. Оно воплощает все, что вы не приемлете. – Такова необходимость, отец. – Сомневаюсь, что из этого будет толк. Я не верю, что колонии уживутся друг с дружкой. Больно уж велики различия, особенно между Югом и Севером. Договориться в Филадельфии им так и не удалось. Джорджия и вовсе не прислала подобающих делегатов. – Может быть, ты и прав. Этого я отрицать не могу. Отец печально кивнул, подлил Джеймсу вина. И еще какое-то время они обсуждали эти безнадежные дела, не переча друг другу ни словом. Зная, какое это мучение для отца, Абигейл могла только восхищаться его выдержкой. Но и Джеймсу, подумалось ей, пришлось пойти на жертву. Он мог спокойно остаться в Англии и защищать колонистов без всякого риска для себя. Британский флот появился 29 июня. Абигейл с отцом наблюдали из форта. Сто кораблей с девятью тысячами «красных мундиров» прошли через пролив Нэрроуз и встали на якорь у Стейтен-Айленда. Зрелище было впечатляющим. Британцы высадились, но не предприняли никаких срочных действий. Очевидно, они ждали подкрепления. Город затрепетал. Спустя два дня Джеймс мрачно признался: – Милиция Стейтен-Айленда перешла на сторону британцев. И лоялисты с Лонг-Айленда плывут к ним целыми шлюпами. Отец промолчал. Но вечером, когда они решили, что Абигейл ушла к себе, она различила его тихие слова: – Джеймс, тебе еще не поздно тоже перебраться на Стейтен-Айленд. Я поручусь за тебя. – Не могу, отец, – ответил Джеймс. 8 июля Джеймс вошел взволнованный: – Филадельфийский конгресс согласовал Декларацию независимости! – И все колонии не против? – Почти все, кроме одной в последнюю минуту. Нью-Йорк воздержался, но документ ратифицируют. На следующий день, к отцовскому отвращению, по Бродвею до Боулинг-Грин прокатилась орда, которая свалила бронзовую статую короля Георга, отломала голову и увезла в телеге корпус. «Переплавим на пули, палить по красномундирникам!» Тем же вечером Джеймс принес отцу печатную копию Декларации. |