Онлайн книга «Альпийская баллада»
|
– Медикаменто надо. Медикаменто, – сказала она, собираясь начать перевязку. – Какой там медикамент? Заживет как на собаке. – Нон. Такой боль очэн плёхо. – Не боль – рана. По-русски это – рана. – Рана, рана. Плёхо рана. Он оглянулся и, увидев неподалеку серую бахрому похожей на подорожник травы, оторвал от нее несколько мелких листочков. – Вот и медикамент. Мать всегда им лечила. – Это? Это плантаго майор. Нон медикаменто, – сказала она и взяла из его рук листья. Он сразу же выхватил их обратно. – Ну что ты! Это же подорожник, знаешь, как раны заживляет? – Нон порожник. Это плантаго майор по-латыни. – А, по-латыни. А ты и латынь знаешь? Она шевельнула бровями: – Джулия мнёго, мнёго знай латини. Джулия изучаль ботаник. Он тоже когда-то знакомился с ботаникой, но уже ничего не помнил и теперь, больше полагаясь на народный обычай, приложил листки подорожника к распухшей ране. Девушка протестующе покачала головой, но все же начала бинтовать ногу. Впервые Иван почувствовал ее превосходство над собой. Бесспорно, образование у Джулии было куда выше, чем у него, и это увеличивало его уважение к ней. Однако Ивана не очень беспокоила рана, его больше интересовали цветы, названия которых были ему незнакомы. Потянувшись рукой в сторону, он сорвал стебелек, похожий на обычную луговую ромашку. – А это как называется? Проворно бинтуя лоскутком ногу, она бросила быстрый взгляд на цветок: – Перетрум розеум. – Ну совсем не по-нашему! А по-нашему это ромашка. Он сорвал другой – маленький синий цветочек, напоминавший отцветший василек. – А это? – Это?.. Это примула аурикулата. – А это?.. – Гентина пиренеика, – сказала она, взяв из его рук два небольших синеньких колокольчика на жестком стебельке. – Все знаешь. Молодчина. Только вот по-латыни... Джулия тем временем кое-как перевязала рану – сверху на повязке проступило коричневое пятно. – Лежи надо. Тихо надо, – потребовала она. Он с какой-то небрежной снисходительностью к ее заботам подчинился, вытянул ногу и лег на бок, лицом к девушке. Она поджала под себя колени и положила руку на его горячую от солнца голень. – Кароши руссо, кароши, – говорила она, бережно поглаживая ногу. – Хороший, говоришь, а не веришь. Власовцем обзывала! – вспоминая недавнюю размолвку, с упреком сказал Иван. Она вздохнула и рассудительно сказала: – Нон влясовец. Джулия вериш Иванио. Иванио знат правда. Джулия нон понимат правда. Иван пристально посмотрел в ее строгие опечаленные глаза: – А что он тебе наговорил, тот власовец? Ты где его слушала? – Лягер слушаль, – с готовностью ответила Джулия. – Влясовец говори: руссо кольхоз голяд, кольхоз плёхо. Иван усмехнулся: – Сам он подонок. Из кулаков, видно. Конечно, жили по-разному, не такой уж у нас рай. Я, правда, не хотел тебе всего говорить, но... – Говорит, Иван, правда! Говорит! – настойчиво просила Джулия. Он сорвал под руками ромашку и вздохнул. – Вот. Были неурожаи. Правда, разные и колхозы были. И земля не везде одинаковая. У нас, например, одни камни. Да еще болота. Конечно, всему свой черед: добрались бы и до земли. Болот уже вон сколько осушили. Тракторы в деревне появились. Машины разные. Помощь немалая мужику. И работать начали дружно в колхозе. Вот война только помешала... Джулия придвинулась к нему ближе: – Иван говори Сибирь. Джулия думаль: Иван шутиль. – Нет, почему же. Была и Сибирь. Высылали кулаков, которые зажиточные, вроде бауэров. И врагов разных подобрали. У нас в Терешках тоже четверо оказалось. – Враги? Почему враги? – За буржуев стояли. Коров колхозных сапом – болезнь такая – хотели заразить. – Ой, ой! Какой плёхой челёвек! – Вот-вот. Правда, может, и не все. Но по десять лет дали. Ни за что не дали бы. Так их тоже в Сибирь. На исправление. – Правда? – Ну а как ты думала. Лежа на боку, он сосредоточенно обрывал ромашку. – Иван очэн любит свой страна? – после короткого молчания спросила Джулия. – Белоруссио? Сибирь? Свой кароши люди? – Кого же мне еще любить? Люди, правда, разные и у нас: хорошие и плохие. Но, кажется, больше хороших. Вот когда отец умер, корова перестала доиться, трудно было. На картошке жили. Так то одна тетка в деревне принесет чего, то другая. Сосед Опанас дрова привозил зимой. Пока я подрос. Жалели вдову. Хорошие ведь люди. Но были и сволочи. Нашлись такие: наговорили на учителя нашего Анатолия Евгеньевича, ну его и забрали. Честного человека. Умный такой был, хороший. Все с председателем колхоза ругался из-за непорядка. За народ болел. Ну и какой-то сукин сын донес, что он якобы против власти шел. Тоже десять лет получил. По ошибке, конечно. – Почему нон защищать честно учител? – Защищали. Писали всей деревней. Только... Иван не договорил. Невольные яти воспоминания вызвали в нем невеселые раздумья, и он лежал, кусая зубами оборванный стебелек ромашки. Озабоченно-внимательная Джулия тихо гладила его забинтованное горячее колено. – Все было. Старое ломали, перестраивали – нелегко это далось. С кровью. И все же нет ничего милее, чем Родина. Трудное все забывается, помнится больше хорошее. Кажется, и небо там другое – ласковее, и трава мягче, хоть и без этих букетов. И земля лучше пахнет. Я вот думаю: пусть бы опять все воротилось, как-нибудь сладили бы со своими бедами, справедливее стали бы. Главное, чтоб без войны. – Руссо феномено Парадоксо. Удивително, – горячо заговорила Джулия. Иван, сплюнув стебелек, перебил ее: – Что ж тут удивительного: борьба. В окружении буржуев жили. Армию крепили. – О, Армата Россо побеждать! – восторженно согласилась Джулия. – Ну вот. Видишь, силища какая – Россия! А после войны, если эту силу на хозяйство пустить, ого!.. – Джулия много слышаль Россия. Россия – само болшой сила. – Она помолчала и, будто что-то припомнив, грустно улыбнулась. – Джулия за этот мысли от фатэр, иль падре, отэц, убегаль. Рома отэц делай вернисаж – юбилей фирма. Биль много гост, биль официр СД. Официр биль Россия, официр говори: Россия плёхо, бедно, Россия нон култур. Джулия сказаль: это обман. Россия лючше Германи. Официр сказаль: фройлен – коммунисти? Джулия сказаль: нон коммунисти – так правда. Иль падре ударяль Джулия, – она прикоснулась к щеке. – Пощечин это руссо говорит. Джулия убегаль вернисаж, убегаль Марио Наполи. Марио биль коммунисти. Джулия всегда думаль: руссо – карашо. Лягер Иван бежаль, Джулия Иванио бежаль. Руссо Иван – герой. |