Книга Тайные практики ночных шаманов. Эргархия - Ночная группа, страница 11 – Константин Ворон

– Понятно. А другие видели?

– Нет, они все делают неправильно. Но научатся. За неделю научатся.

– Знаешь, что, – продолжил он после минутной паузы, – давай поработаем вместе. Можно будет усилить то, что получилось у тебя. Приходи ко мне завтра после обеда.

– Еще вопрос, – задержал я его, невольно вздрогнув от столь скорого исполнения предсказания Локки, – а что такое иероглифы у Барбароссы?

– Это целостное выражение ситуации в виде позы тела или рисунка на бумаге.

Я рассказал про ночное приключение с Барбароссой.

– Именно так и бывает, – сказал Доктор. – Целостность Вали столкнулась с целостностью леса, и Барбаросса нашел правильный способ снятия конфликта между ними. Иероглиф – концентрированное выражение смысла – эйдоса. С удаленными от нас существами мы не можем общаться посредством языка, но общаемся посредством эйдосов. Девочка содрала с себя оболочку языка и столкнулась с голыми эйдосами леса. Это страшно. Барбароссе пришлось заслонить ее эйдосами, понятными и лесу, и ей самой. Ты тоже в РВ снял оболочку языка и соприкоснулся с эйдосом леса, но тут же перевел в образный язык. Твой образ ближе к Реальности, но Валя увидела Реальность прямо. Еще раз говорю, это страшно – дотронуться до Реальности своим эйдетическим нутром без защиты языка.

– А где находится светящаяся поляна? – спросил я без дипломатии.

– Не знаю, я несколько раз встречался с подобным эффектом, но в разных местах.

– В присутствии Барбароссы?

– Не только, – самодовольно ухмыльнулся Доктор, – выполни правильно Растворение, и не такое увидишь.

– Но я ведь не делал РВ! – воскликнул я.

– Еще как делал. Как вы шли за Барбароссой?

– В такт…

– Вот-вот. Через час такой ходьбы Растворение получается безо всяких усилий. А девочка, видно, была к этому склонна.

Разговор закончился.

С верхней площадки донеслись голоса. Там вокруг Меченого собралась небольшая толпа. Он расставил всех по кругу и встал в центре. На вид ему было лет двадцать пять.

На его щеке расползалось красное родимое пятно. Он медленно двигался, совершая нечто, напоминающее каратеистские ката. Он пригласил желающих приблизиться к нему и нанести удар.

Один из стоявших парней быстрым движением оказался рядом и резко ударил сначала левой ногой по корпусу, а затем провел серию прямых уларов. Меченый, не ускоряя движения, медленно и грациозно ускользнул, столь же медленно поднял руки вверх и попал ногой в грудь наглецу. Тот поперхнулся и упал. Впрочем, удар был не очень сильный, и нападавший сразу же поднялся.

– Кто еще хочет? – Меченый внимательно посмотрел на меня.

Я вдруг понял, что для победы нужно совершить нечто нетривиальное. Движения Меченого были совершенны. Противодействовать им можно было только на уровне такого же совершенства.

Я вошел в круг и вдруг почувствовал, что нужно двигаться параллельно движениям Меченого. Он медленно нанес прямой удар рукой.

Развернувшись, я сделал такой же удар в воздух. Сбил он меня с ног только на второй минуте и одобрительно похлопал по плечу. Как я понял, я набрал еще один балл.

Времени до ужина оставалось еще достаточно много. С Доктором в лес я не пошел, а отправился наверх в палатку. Прилег, и только погрузился в приятную дремоту, как внизу раздался голос Скандинава. Я быстро выскочил наружу и спустился. Скандинав повернулся ко мне, как будто давно меня ждал.

– Я хочу задать несколько вопросов, – робко начал я.

– Иди за мной, – сказал он, и мы двинулись в лес.

По дороге я несколько раз пытался заговорить, но Скандинав отвечал скороговоркой, мол, потом-потом. Через полчаса мы вышли к его «шалашу». Маскировка была превосходной. С расстояния в два метра его жилище казалось беспорядочной кучей веток. Только приглядевшись, можно было обнаружить аккуратный вход. Пригнувшись, мы вошли внутрь. Я осмотрелся.

Небольшое помещение было круглым, как эскимосский чум. Стены – из сплетенных веток. На полу солома и спальный мешок. Слева от входа на стене – две театральные маски – черная и красная.

– Садись, – сказал Скандинав. – Рассказывай.

Я начал было рассказывать о встрече с лешим, но он внезапно перебил меня:

– Вот сейчас ты говоришь, или через тебя что-то говорит?

Я не понял.

– Ну, ты двигаешь языком, губами, или они двигаются сами по себе? Продолжай рассказывать и наблюдай за собой.

Я попытался продолжить, одновременно наблюдая за тем, что делаю. Речь тут же стала бессвязной и прервалась.

– Найди точку, из которой смотришь на себя, рассказывай и держи ее в поле внимания.

Я нашел, как мне показалось, эту точку и опять попытался говорить, но обнаружил, что либо нахожусь в ней, либо говорю. Это было невероятно интересно. Я никогда не сталкивался с такой задачей.

– Сосредоточься на себе и скажи себе: «Я есмь». Обычно говорят «Я есть», но это не по-русски. «Есть» – он, ты. Но «есмь» только «я».

Я сосредоточился на этих словах.

– Когда ты говоришь так, думай только о себе. О себе как реально существующем, независимо от обстоятельств, от тех жизней, которые накручиваются на твое «Я».

Я вдруг явственно понял, что когда «я есмь», я явно присутствую в теле, я произвожу действия, я думаю. В другое же время передо мной разыгрывается чья-то – не моя – жизнь. Что-то (кто-то?) думает, мечтает, а я лишь смотрю на все это, потеряв себя, будто смотрю фильм или читаю книгу. Переживание было столь пронзительным, что я даже вскрикнул. Мне захотелось очистить свое сознание от чужого присутствия, установить власть моего, пробужденного «Я».

Я вспомнил, что иногда подобные вспышки пробужденного сознания бывали и раньше, но они были мимолетны и не связывались в одну линию. Я невольно погрузился в воспоминания случаев пробужденности, чувствуя, что только это и есть моя настоящая история, все остальное – чья-то, только не моя.

Скандинав наблюдал за мной.

– Хорошо, – сказал он, – вот это и есть самое главное, а не то, от чего сияют поляны в безлунную ночь, а лес превращается в амебу. Есть такая йогическая народная песня, – и он протяжно пропел:

– А я – «Я», а я – «Я», а «Я» – Родина моя.

Мы оба захохотали.

– Ты есть, пока ты действуешь, а действуешь – пока наблюдаешь за тем, что делаешь, пока присутствуешь в теле и в уме.

Это напоминало что-то гурджиевское.

– Да, конечно, – сказал Скандинав, – все великие люди думают об одном. И это одно – реальность твоего «Я».