Книга Привет, я люблю тебя, страница 8 – Кэти М. Стаут

Он склоняет голову, его глаза искрятся смехом.

– Рад познакомиться. Гм… я не очень хорошо говорю по-английски.

– Вовсе нет! – Я поневоле улыбаюсь этому парню. Он смотрит так, будто ему важно, что я говорю. Может, от меня шарахаются не все азиаты?

Он смеется – то ли из вежливости, то ли потому, что я кажусь ему забавной, не знаю. Как бы то ни было, я уже решила, что он нравится мне больше, чем Джейсон.

– Мы с братом дружим с Тэ Хва с детства, – объясняет Софи. – Наши отцы тоже дружили, и он часто приезжал к нам в гости в Америку. – Она поворачивается к Тэ Хва и переводит ему все, что только что сказала.

– Да! – восклицает он. – Я быть Нью-Йорк. Там круто. Ты там живешь?

– Нет. Я из Нэшвилла. – Я вижу, как сходятся брови у него на переносице, и добавляю: – Это на юге.

– А-а-а. – Он кивает, как будто я открыла ему истину о мироустройстве. – Я из Южной Кореи, значит, я тоже южанин.

Он улыбается, и мы вместе смеемся.

– Йон Джэ! – Софи кому-то машет.

Я поворачиваюсь и вижу, что к нам идет ударник. У него развязная походка, он слегка волочит свои длинные ноги. Его короткие обесцвеченные волосы торчат во все стороны и похожи на пух. Он крупнее Тэ Хва и Джейсона, у него широкие плечи и длинные руки, но вот лицо совсем детское, как будто лет в четырнадцать он перестал взрослеть – словом, прелесть. Джейн он понравился бы. Надо срочно написать ей по электронной почте его имя, чтобы она погуглила его.

– Йон Джэ, это моя соседка по комнате, Грейс, – знакомит нас Софи.

Он небрежно взмахивает рукой.

– Привет.

– Привет. – Я пытаюсь поклониться – я читала, что в Корее так принято, – но что-то у меня плохо получается.

– Где Джейсон? – спрашивает Софи.

– Говорит с хозяином, – отвечает Йон Джэ. Корейский акцент делает его английский очень пикантным. – У него вопрос по поводу нашего следующего концерта.

Надо же, все эти люди свободно говорят по-английски! Я начинаю чувствовать себя рядом с ними полной невеждой.

– Так зачем ты приехала в Корею? – спрашивает меня Йон Джэ, когда Софи и Тэ Хва принимаются обсуждать что-то по-корейски.

– Учиться в школе и узнать новую культуру.

Уголки его рта приподнимаются в понимающей улыбке, и я еще раз убеждаюсь в том, что Джейн обязательно нужно найти его в Интернете – он просто прелесть.

– Но в Америке хватает школ, – говорит он.

Я пожимаю плечами.

– Наверное. Но мне очень понравилось название острова Канхва.

Он смеется, оттягивая низ своей серой майки.

– Что ж, я рад, что хоть кто-то счастлив на Канхва.

– Тебя послушать, получается, что ты – нет.

По его лицу пробегает тень и исчезает так быстро, что мне кажется, что это был плод моего воображения.

– Мы следуем за Джейсоном, куда он, туда и мы.

– Почему? Ведь остров не так далеко от Сеула. Ты мог бы жить там.

Он качает головой.

– Менеджер говорит, что мы должны везде быть вместе.

– Тогда надо было сказать Джейсону, что ему запрещается уезжать в школу!

Йон Джэ хмыкает и пожимает плечами.

– Он главный, и если мы хотим, чтобы группа существовала, нам нужно следовать за ним. А он сказал, что даже на день не задержится в Сеуле.

Еще один штрих к портрету мистера Сексапильного дебила – эгоизм. Вот дела: у такой дружелюбной Софи такой неудачный брат. Как же так получилось?

Легок на помине. Джейсон выныривает из толпы гримерш, осветителей и охранников, и я снова поражаюсь, что он такой привлекательный. Какая досада! Почему у таких красавчиков всегда обнаруживается нехватка достойных черт характера? Почему нельзя иметь и то, и другое?

Он подходит к нам и что-то говорит Йон Джэ по-корейски. Что просто возмутительно. Мы все говорим по- английски, и я единственная, кто не понимает корейский.

Йон Джэ смотрит на меня и улыбается искренней, теплой улыбкой, от которой у меня теплеет внутри.

– Рад был с тобой пообщаться, Грейс.

Он вежливо кланяется, прежде чем уйти и оставить нас с Джейсоном наедине. У меня холодеет в животе, и я лихорадочно ищу темы для разговора, хотя он этого и не заслуживает. Я жду, что он сейчас исчезнет, так и не объяснив, зачем он прогнал прочь единственного человека, пожалевшего несчастную американку, которая здесь чувствует себя абсолютно чужой.

Но вместо этого он спрашивает:

– Что ты думаешь о шоу?

Я немею, понимая, что он обращается ко мне, но быстро прихожу в себя и отвечаю:

– Ты хорошо поешь.

Это так, и хотя он и раздражает меня, у меня не хватает духу сказать ему, что его музыка бездушна и все это ширпотреб.

– А ты раньше бывала на концертах? – спрашивает он, и в его голосе отчетливо слышится сарказм.

Отсутствие эмоций в его голосе тут же вынуждает меня ощетиниться.

– Вообще-то бывала. – Я прикусываю язык, чтобы не добавить «побольше, чем ты» – эти слова так и рвутся наружу. – Часто.

– И как наш в сравнении?

– Зрителей маловато, – выпаливаю я.

Он глубоко вздыхает, взгляд становится снисходительным.

– Его не рекламировали. С самого начала предполагалось, что он будет небольшим.

Я молчу, поэтому он продолжает задавать вопросы:

– А что ты думаешь о музыке?

Он что, напрашивается на комплимент?

– Я… гм…

– Это же простой вопрос, – говорит он теперь уже с явным пренебрежением. – Тебе понравилась наша музыка или нет?

И я выдаю ему:

– Ну, если тебе действительно интересно, то я считаю, что вы, ребята, талантливы, но растрачиваете свой талант на глупые песенки. Ваша музыка чистая, но заурядная, у вас нет ничего, что не смог бы спеть ваш поклонник в сопровождении любительской группы. Если вы действительно знамениты, как говорит Софи, то только благодаря красивым мордашкам, а не качеству вашей музыки.

Он таращится на меня, и на его красивой мордашке не отражается ни удивления, ни гнева, ни чего-то еще, что обнаружило бы в нем человеческие чувства. Потом, когда я уже начинаю думать, что у него заклинило мозг от моей резкости, правый уголок его рта приподнимается в полуулыбке.

И он уходит.

Я стою и смотрю ему вслед, мое сердце бешено стучит, и мне обидно, наверное, так же, как и ему. Неужели он просто улыбнулся в ответ на мои слова?

Я только что назвала его мусором.

Я сказала, что он не заслуживает славы.