Онлайн книга «Боярская честь. "Обоерукий"»
|
Я огляделся, вокруг – только трупы. Этот-то откуда взялся? Я придвинулся к окну – от пожара здесь было светлее. Рубашка была рассечена, в крови. Я поднял рубашку. Что за диво? Удар был сильный, а на мне – лишь порез. В глубине раны был виден только подкожный жир – даже мышцы живота не задеты. Объяснение нашлось быстро. При взгляде на пистолет оказалось, что удар пришелся по нему: ствол согнут, замок разбит. Повезло! Удар пришелся именно по пистолету, изуродовав его. Я с сожалением выбросил бесполезное оружие. Пользоваться им уже нельзя – к чему тогда возить лишнюю тяжесть? От конюшни к воротам вырвалось несколько лошадей. Что там происходит? Я выглянул из-за угла. Федька выгонял из конюшни всех лошадей постояльцев. И то – не сгорать же безвинным животинам? Федька споро оседлал лошадей, затянул подпругу, перекинул переметные сумы. Увидев меня, всполошился: – Как же это, боярин? Где зацепило? – Недобиток один за углом был, вот и достал. – В седле удержишься? Уходить отсюда надо. Только мы сели в седла, как пламя с ревом вырвалось почти из всех окон, охватив крышу. От жара запахло паленым, начали трещать волосы на голове. – Ходу! Мы вынеслись со двора – лошадей и понукать не надо было, сами спешили убраться подальше от пожара. Мы неслись по ночной дороге, рискуя упасть и сломать себе шею. Через полчаса скачки остановились. Теперь огня видно не было, а дым в предутреннем полумраке неразличим. – Боярин, дай рану перевяжу. Федька соскочил с лошади, порылся в переметной суме. – Снимай рубаху. Я скинул рубаху, вытер ею живот – все равно порезана, да и в крови вся. Забросил ее в кусты. Федька посыпал на рану размельченного мха, перевязал чистой холстиной. Ратники всегда имеют мох и холст для перевязки ранений. Мох кровь останавливает, не дает ранам гноиться. – Как себя чувствуешь, боярин? – Пока нормально, утром, посветлу, рану посмотрим. Сейчас едем. Мы поднялись в седла, но дальше ехали шагом. Не хватало убиться, коли лошадь споткнется в темноте. И так повезло нам – Федька врага вовремя услышал, опять же – татар всех положили, из пожара спаслись. Чем не везение? Надо будет по приезде домой свечки поставить святому Георгию и святому Пантелеймону. Не иначе – они помогли. Ведь хреновая ситуация была. Начало светать. Мы подъехали к мостику, остановились. Напоили лошадей, обмылись сами. Лица наши были в копоти, мой живот – в подсохшей крови. Нечего людей пугать своим видом. Тронулись дальше. Впереди показался постоялый двор. – Вот что, Федя. Езжай на постоялый двор, купи у хозяина рубаху. Не в таком же виде мне заезжать. – Ах ты, беда какая, и у меня запасной рубахи нет. И вправду – невместно боярину голышом на людях показываться. Я сейчас, я быстро! Федька ускакал. Я же спрыгнул с лошади, размял ноги. Порез саднил, но сильно не досаждал. Вскоре вернулся Федор, в руке он держал свернутую рубаху. Я надел. М-да, одно достоинство – что чистая. Многажды стиранная, непонятно какого цвета. Ладно, до первого торга доедем – там себе новую одежду куплю, а пока сгодится и эта. Мы тронулись дальше. К полудню въехали в село – большое, на церкви – звонница. Остановились на постоялом дворе, поели сытно – физические упражнения да верховая езда нагуливают аппетит. Федька перенес обе переметные сумы в комнату, а я отправился на торг. Быстро подобрал себе рубаху, немного подумал и взял еще одну. Места много не займет – пусть лежит. Вернувшись на постоялый двор, я снял холстину, которой был перевязан. Рана уже не кровила, края были чистые, без воспаления. Федька снова подсыпал свежего мха и туго перевязал меня чистой холстиной. – Ну что, боярин, отдыхать будем или поедем? – Поедем, Федя, до дома не так уж и далеко осталось. Дальнейшая дорога проходила без приключений, и на четвертый день мы въезжали в Вологду. – Ты это, Федя… Про царапину мою никому не сказывай. Лена, супружница моя, переживать будет. – Нешто мы не понимаем? Домашние встретили нас с радостью, да и я по ним соскучился. По-быстрому накрыли стол. Хорошо после дороги поесть домашнего, чувствуя себя в полной безопасности. – Ну, какие новости? – спросил я Лену. – В городе – никаких. Андрей, приказчик твой, несколько раз наезжал, спрашивал – не вернулся ли ты. – Значит, нужен, иначе не заезжал бы. Сегодня отдыхаем, а завтра в деревню съезжу. Распорядись, чтобы баньку истопили. – Сказала уже. Когда подоспела баня, Лена решила идти со мной. – Лен, я бы с Федором сходил – оба с дороги, обмыться надо. – Воды много, после нас помоется. Когда я разделся в предбаннике, Ленка охнула, дотронулась пальчиками до повязки. – Где это тебя? – На постоялом дворе, случайно. Лена заглянула мне в глаза. – Ой, обманываешь ты меня? – Истину глаголю. Лена помогла мне обмыться. Я лежал на лавке и блаженно жмурился. Обмыться в бане с дороги – уже полезно и приятно, а уж когда тебя любимая женщина мочалкой трет, вроде невзначай касаясь разных таких мест, так и вовсе хорошо. Следующим днем я с Федором уже скакал в деревню. Наудачу Андрей оказался здесь, а ведь запросто могли разминуться. Пока Федор обнимался с боевыми холопами, Андрей доложил мне о делах. – Плотника с семьей взял в холопы. Думаю, ругать не будешь? – Кто таков? – Перебежчик из Литвы, с семьею вместе. На торгу подряжался на работу. Взял я их, избу себе ставить разрешил, за одним и мастерство его посмотрим. О доме не уговаривался, пока за прокорм работает. – И как? – На избу посмотри – уже заканчивает. Мы прошли в дальний конец деревни. Изба уже была почти готова, стояла под крышей. Быстро – сколько меня не было? Я наморщил лоб, вспоминая. Да месяца полтора. Из избы вышел кряжистый, бородатый мужик лет сорока. Для мастерового – самое то, опыт уже есть и силы. В самом возрасте мужик. Увидев Андрея, зашагал к нему. – Здоровьичка вам. – Ты не мне – вот боярину здоровья желай. Плотник поклонился – степенно, с достоинством. – Терентием отец назвал. – Что, Терентий, не понравилось житье на Литве? – Притеснял уж больно хозяин прежний. – За дело небось? – Как же – за дело… Работу спрашивал, а денег не давал. А у меня – семь ртов, окромя жены. Все кушать хотят. |