Онлайн книга «Если копнуть поглубже»
|
Джейн вернулась домой в шесть, и Мерси сообщила, что пришло письмо — из Плантейшна. Мейбел. — Но сначала наполним бокалы, — сказала Джейн. — Что бы ей ни было нужно, меня сейчас ничем не проймешь. У меня сегодня триумф. — Поздравляю. Но Мерси видела, что Джейн все больше и больше нервничает из-за постоянного отсутствия Гриффина, и поэтому ничего не сказала о рисунках. 3 Понедельник, 20 июля 1998 г. — День что надо. — Что есть, то есть. Гриффин установил мяч на новой метке и скосил глаза, прикидывая траекторию. Они подошли к предпоследней, семнадцатой лунке стратфордского сельского клуба, и дальше начинались деревья. Деревья — его враги, помеха при выполнении удара. — Слышал последние новости о Левински? — спросил Джонатан. — А мне это нужно? — Ну… все-таки интересно… Вроде как… — Вроде как что? — Эти секретные агенты… люди Клинтона из кожи вон лезли, чтобы они не давали показаний, но их все-таки вызвали. — Надеюсь, все они солгут. Неужели эти гнусные люди никогда не остановятся? Представляешь, что будет, если мы все окажемся под постоянным колпаком? Ха! — Вот именно: «Ха!» Но если ты под присягой, ни о каком вранье не может быть и речи. — Бедняга! — Обрати внимание на мяч, Грифф. Играй! Гриффин опустил клюшку и посмотрел на режиссера. Оба молчали. Играй! Джонатан улыбнулся и пожал плечами: — Во всем этом есть определенный урок: в Клинтоне и Левински, в Балканах, в том, чем занимаемся мы, — и его необходимо усвоить. Ты наблюдаешь, ты слышишь — тебя тащат в суд, и ты даешь показания. Ты говоришь правду. Правду. Да. Если деревья не мешают тебе видеть ее. — Это ритуал, Грифф. Обряд. И актеры исполняют его лучше, чем кто-либо в мире. Может быть, за исключением Папы Римского. Все на свете, — Джонатан широко развел руки, — ритуал. Бить по мячу, играть роль, мне — расчленять и собирать воедино пьесы, каждому — тянуть ритуал собственной жизни и совершать обряд самоутверждения. Это то, о чем я рассказывал вам с Зои. Кстати, вижу, что теперь ты начинаешь улавливать суть. И слава богу. Это тебе на пользу. И Зои тоже. Никакой лжи. Никакой. Мы все свидетели на суде жизни — и надо говорить только правду. Точно бить по мячу. Если же мы этого не делаем — приходится расплачиваться. Мяч улетает за деревья: ты становишься актером на роли без слов, я — режиссером любительских спектаклей. Мы оказываемся в разных постелях. Или возвращаемся к женам и недоумеваем, зачем от них сбежали. Гриффин отвернулся. Да, да. Где-то в далеком прошлом у Джонатана Кроуфорда была женщина. Женщина, которая родила ему сына. Ее звали Анной. Анной Черчилл. А сына? Грифф не помнил. Но и у меня тоже… Не надо… Когда-то в прошлом существовала женщина по имени Джейн Терри. Женщина, которая родила мне сына. Его имя я помню — Уилл. Уилл и Джейн. — Займись мячом, Гриффин. Он опустил глаза. Как далеко этот мяч. Он расставил ноги и принял стойку. Два пробных замаха и… О! Да… Совсем не туда. Чертовы деревья. Грифф резко отвернулся: — Извини. Джонатан помолчал, а потом подал ему чистый белый платок. — Поверь, я сталкиваюсь с этим каждый день. Согласимся на ничью. Пошлем подальше восемнадцатую лунку и пойдем обедать. — Хорошо, — отозвался Грифф. — Спасибо. — Он вытер глаза и высморкался. — Проклятое солнце. Всегда одно и то же. — Ну-ну. — Джонатан улыбнулся и погрозил пальцем. — Мы же договорились: только правду. Это не солнце. Это Джейн и Уилл. Со мной тоже так бывает, когда я начинаю думать об Анне и Джейке и оплакивать их потерю. Ах да, Джейк. Джейкоб. Их сумки для клюшек стояли на электрокаре. Джонатан пристроил свою так и не использованную клюшку рядом с другими и положил мяч в карман. — Никогда не видел смысла в этих карах. Разве что у человека случится инфаркт… Но сам я играю ради тренировки. И во имя исполнения обряда. — Н-да, — ухмыльнулся Гриффин. — Обряда, разумеется. — Забавно, — заметил Джонатан, поворачивая в сторону здания клуба. — Я совсем не ощущаю жары. — Еще бы, — отозвался Грифф. — Это вполне естественно: сегодня понедельник. Оба рассмеялись. Над ними на небе не было ни единого облачка. И все же… Послышался гром. Неизвестно откуда. 4 Понедельник, 20 июля 1998 г. Эта фотография Мейбел Терри была сделана в 1972 году, когда Джейн исполнилось десять. Ее мать со всеми своими четырьмя детьми снялась в студии, на фоне хитроумно освещенного фона из крепдешина. Они приехали на поезде в Новый Орлеан и переночевали в отеле «Гранд Плаца», чтобы, когда щелкнет аппарат, милые крошки выглядели свежими, как маргаритки. Мастерская фотографа находилась в Гарден-Дистрикт, районе, который всем профессиональным художникам и людям искусства придавал налет декаданса высшей марки. Это выражение Джейн услышала много позже и решила, что оно прекрасно описывает тамошнюю атмосферу. В десять лет она видела только слишком людные, шумные улицы. А здесь в воздухе носились терпкие ароматы каджунской [28] и креольской кухни, и почти с каждого балкона на следовавшее мимо семейство Терри взирали кошки. Лоретте было тогда тринадцать. Она только-только начала испытывать телесный дискомфорт. И еще страшно раздражалась из-за того, что мать одела ее по-детски: плотно стянула платком и сплющила наливающиеся груди и вплела в волосы ленту. Обе девочки были в бархате, обе — в туфельках «Мери Джейн», в завитушках волос — банты. А мальчики — в синих матросках и коротеньких штанишках. На ногах высокие, до колен, гольфы с раздражающими кожу резинками — Джейн ясно помнила, как Луций то и дело приспускал их вниз и чесал икры. Сама Мейбел нарядилась в старомодное «чайное» платье. В таких в 30-е и 40-е годы светские дамы обычно восседали во главе стола за серебряным чайником в гостиных с закрытыми ставнями и потолочными вентиляторами. |