Онлайн книга «Вампиры - дети падших ангелов. Реквием опадающих листьев»
|
Паркет под ногами поскрипывал, в коридорчике насыщенно пахло вином. Отец, еще не переодевшийся после работы, в рубашке, галстуке, сидел за стеклянным столом. Густые черные волосы, темно-синие глаза, правильные черты лица, золотые часы на запястье — прекрасный образец небедствующего холостяка. Перед ним стояла тарелка с яичницей, приправленной беконом и помидорами. И уже изрядно опустевшая бутылка «Шардоне». — Снова без шлема из центра ехала? — Александр Вениаминович поперчил яичницу и, мельком взглянув на дочь, предупредил: — Учти, я больше не стану вытаскивать тебя из ментовки! Со своими штрафами ты меня скоро разоришь! — Ну, тогда попрощайся со сном. — С чего бы вдруг? — А ты сможешь спать спокойно, зная, что твою дочь в обезьяннике трахает какой-нибудь мент? Отец изучающе взглянул на нее. — Что-то мне подсказывает, ты была бы не против. Она села на табуретку и поставила локти на стеклянный стол. — Кто же отрицает! Заметь, о собственном сне я словом не обмолвилась. О твоем беспокоюсь. Александр Вениаминович вздохнул. — Есть будешь? — Уайльд говорил: «При крупных неприятностях я отказываю себе во всем, кроме еды и питья». Аналогично. Бесс встала, распахнула двойные створки холодильника, вынула поднос с суши и бутылку пива. Поймав взгляд отца, девушка пожала плечами: — «Пиво, страха усыпитель и гневной совести смиритель». — Думается мне, нельзя смирить то, чего нет, — хмыкнул родитель, принимаясь за еду. Они ели молча. Когда закончили, отец спросил: — Останешься дома? Бесс мотнула головой: — Приму душ и сматываюсь. — Можно подумать, твоим грязным байкерам есть разница, помылась ты или нет! Она добродушно усмехнулась. — «Нет ничего более негигиеничного, чем жизнь». Но ты прав, моим байкерам все равно, тем они мне и нравятся. Моюсь я для уголовников. Эти уважают чистоту. Александр Вениаминович устало потер переносицу. — Однажды ты нарвешься, Бесси, и даже я не смогу тебе помочь. Девушка посмеялась и, распахнув дверь ванной, процитировала: — «Люди наказываются сильнее всего за свои добродетели». Коих у меня нет. Так что не беспокойся. Она быстро приняла душ, надела сапоги и сорвала с вешалки косуху из грубой кожи. На улице стемнело и стало заметно холоднее. Девушка выехала на своем «Харлее» из арки и помчалась по Балтийской в сторону негорящих фонарей. Проезжая мимо дома за высоким забором с колючей проволокой, Бесс вспомнила придурка, которого сбила на днях, и ее охватил гнев. Она крепче стиснула руль. «Наверняка был пьян, урод», — подумала она, косо глядя на огромный дом, где в квадратной башне тускло горел свет. Промчавшись по узкому Михайловскому переулку, Бесс повернула на улицу Швецова и вскоре остановилась возле грязно-желтого четырехэтажного дома. Он располагался вдоль Охотничьего переулка, окна выходили на крупный перекресток, а с другой стороны двери парадных смотрели на соседнее здание Петровского колледжа. Перед входом в прямоугольный дворик, закрытый с одной стороны колледжа железным забором, с другой — зданием из красного кирпича, стояла коричнево-синяя скамейка. На старых рейках засохли скукоженные листочки. Тут возвышались высокие могучие деревья еще с зеленой листвой. Девушка въехала во двор и оставила мотоцикл за полуразрушенной стенкой помойки и вошла в третью — последнюю парадную. По темной узкой лестнице взбежала на четвертый этаж и позвонилась в квартиру. Железную дверь открыла девица в халате и тапочках, с опухшими веками, красным лицом и всклоченными волосами. — A-а ты-ы, — все, что вымолвила та сухими потрескавшимися губами, отступая в коридор. Играла музыка, из глубины квартиры доносился хрипловатый голос: «…За Ростовскую братву-у, за верность делу своему-у, за всех, кто шел по лагеря-ям, сегодня здесь, а завтра та-ам… мы опрокинем стаканы-ы, пусть будут полными они-и…» [2] Бес вошла, сняла верхнюю одежду и проскользнула в комнату, откуда слышались голоса и тихий звон рюмок. Вокруг накрытого стола сидели четверо мужчин и уже изрядно пьяная девушка. Мужчина лет тридцати пяти, голый по пояс, с торсом в татуировках, поднялся и двинулся навстречу гостье. Светловолосый, коротко стриженный, с двухдневной щетиной, сероглазый — он приобнял девушку за талию, приглашая на танец. Из музыкального центра медленно лилась песня: «…там по периметру горят фонари и одинокая гитара поет, туда зимой не прилетят снегири — там воронье…» [3] Двигаясь в такт мелодии, Бесс скользнула ладонями по широкой спине в наколках. С ним она познакомилась около года назад, когда Владимир во второй раз вышел из тюрьмы. Первый свой срок — три года — он отмотал по малолетке за поножовщину. Во второй раз сидел семь за непреднамеренное убийство собутыльника в баре. Вовка, не увлекайся, — захохотал один из его корешей, — ты нам сегодня еще нужен! Мужчина не обратил внимания, потянулся к уху девушки, прошептав: — Как хорошо, детка, что ты пришла. Она подставила ему губы: — Так не заставляй меня пожалеть… * * * Он шел по набережной вдоль каменных парапетов, за которыми простиралась темная Нева. На противоположном берегу за все еще зелеными деревьями виднелся Исаакиевский собор. Моросил дождь, небо было затянуто сине-серыми разводами туч. Молодой человек внимательно смотрел на другую сторону дороги, скользя взглядом изумрудных глаз по желтым и оранжевым зданиям. Он выискивал среди спешащих с учебы студентов тонкую гибкую фигуру в черном, но не находил. По тротуару, прячась под зонтами, шли все не те… Вильям медленно втянул в себя по-вечернему холодный и сырой воздух. Наступил вторник, и дикое правило «Не знакомлюсь по понедельникам», как он полагал, сегодня не работало. А ему еще никогда не хотелось так сильно с кем-то познакомиться, особенно с человеком — человеком, который сбил его мотоциклом и отпинал ногами, обозвав при этом сволочью. Конечно, была Катя. Но к ней он испытывал совсем другие чувства, ее он мечтал любить, оберегать, носить на руках, дарить счастье… Впрочем, все это было как будто давно и оказалось неправдой. А сейчас ему впервые хотелось убить. По-настоящему, жестоко, безжалостно разорвать как хищнику добычу. |