
Онлайн книга «Мое сердце и другие черные дыры»
– Ладно. Тогда я не понимаю. Что я пропустила? – А? Ему что, все по слогам надо разжевывать? – Зачем тебе черви, если ты не собираешься на рыбалку? – Для черепашки, – отвечает он так, словно я с самого начала просто обязана была знать, что у него есть черепаха. Действительно, и как это не пришло мне в голову? Как я дожила до этого дня, не зная, что Уиллис из штата Кентукки – черепашья столица Соединенных Штатов? Если честно, меня слегка смутило, что у него есть живность. Не похож он на того, кто стал бы держать домашнего питомца, а если бы и стал, то скорее золотистого ретривера. С виду Роман – просто стопроцентный американец: баскетбол, гамбургеры, собаки. Но когда я соображаю, что это значит, у меня перехватывает дыхание: «У него есть питомец». Я повторяю вслух: – У тебя домашний питомец. – Да, – подтверждает он, а затем, словно зная, о чем я думаю, поворачивается ко мне. – Не волнуйся, это меня не остановит. Глубоко вздохнув, я тупо пялюсь на грязный коврик. В дальнем углу валяется смятая банка из-под колы. Солнечные блики, отражаясь от ее бока, подмигивают мне. – За дорогой бы следила, – замечает Робот. – Не поняла. – Следи за дорогой. – Слышу, – сдавленно отвечаю я. – Но если ты собрался умереть, какая тебе разница, смотрю я на дорогу или нет? Он со свистом втягивает воздух, и краем глаза я замечаю, как его широкие плечи сразу же обвисают. Наверное, так выглядит лось, которого ранил охотник. – Я хочу умереть сам, но другим навредить не хочу. – Справедливо. – Сжав зубы, я гляжу прямо на дорогу. О банке колы ничего не говорю – еще подумает, что она угрожает нашей безопасности. На развилке я поворачиваю влево, как и велел Замерзший Робот, и качу по «главной трассе» Уиллиса. Вдоль нее теснятся дома в викторианском стиле, в которых размещаются заведения с претенциозными названиями: кафе-мороженое «Сливочная битва», закусочная «Жареное яйцо», прачечная «Пена и пузырь». – Как зовут черепашку? – Капитан Немо, – признается парень и тут же добавляет: – Это не я его так назвал. Дальше я не расспрашиваю, и имя неизвестного, подарившего черепахе это прозвище, повисает в воздухе, точно заклеенный конверт. Мы оба знаем: внутри письма – некая история, но вот прямо сейчас ни один из нас сорвать печать не решится. Подъехав к голубому домику с наклейками на окнах в виде рыб, возле которого на газоне красуется щит «Все для рыбалки от Боба и K°», я притормаживаю и паркуюсь на пустой площадке напротив. – Я быстро, – говорит Роман. Я тянусь к ключу зажигания, но он отрицательно качает головой. – Посиди здесь. Не успеваю я ответить, как он уже выскакивает из машины и трусцой бежит к «Бобу и K°». Двигается он явно живее, чем за все время нашей встречи. Там, в кафе, он был каким-то заторможенным. Похоже, он и вправду любит свою черепаху. Сердце сжимается, словно каменеет, но постепенно это чувство слабеет. Я похлопываю себя по животу: отлично сработано, черный слизняк. Поджидая Робота, закрываю глаза и слушаю музыку. Теперь включили отрывок из «Лебединого озера» Чайковского. Я его не люблю: слишком светлое, слишком красивое. Слишком много в нем неутоленного желания. Мне не нравится желание в музыке. Я люблю прощание, освобождение. Прежде чем я додумываю эту мысль, Замерзший Робот уже плюхается в машину, сжимая в руках бумажный стаканчик. – Смотри не вытряхни их. – А что? Тебе так дорога чистота в салоне? – Его губы морщатся, растягиваясь в широкой улыбке. Нет, у этого парня явно синдром повышенной улыбчивости, а он еще смеет обвинять меня в том, что я его кину. Я хмурюсь: – Просто тогда будет совсем уж помойка. – Ладно, ладно. Прослежу, чтобы не разбежались. Я выезжаю с парковки на Главную улицу и еду дальше. – Так где твой дом? Роман показывает, а потом спрашивает: – И как ты только слушаешь эту фигню? Я показываю на радио: – Фигню? Вообще-то это – музыка гения! Жаль, что сейчас у них Чайковский, я бы с большим удовольствием впряглась защищать что-нибудь посильнее, например какую-нибудь токкату Баха, но все равно: «Лебединое озеро» бесконечно глубже любой трескучей попсы, которую он включил вначале. – Но здесь же нет слов, – жалуется он. – Да что ты говоришь! Прикольно, что тебя – именно тебя это беспокоит. Я чувствую, как он снова ерзает и прикладывается коленом о дверь. – Ты о чем? – О том, что ты вроде не фанатеешь от слов. Поэтому странно, что они нужны тебе в музыке. Роман чуть не выворачивает шею в мою сторону. Я чувствую на лице его взгляд – он мягкий, не прожигающий, но я все равно ощущаю его всей кожей. – Я люблю слова других людей. Они меня заполняют. – «Закинуться и прижать телочку» – типа таких? Он снова фыркает: – Нет. Это просто шум. Но мне он тоже нравится. Помогает забыть. – Забыть о?.. – Об этом. О том, почему я хочу умереть. Мы въезжаем в его квартал. Похож на мой: те же старые каркасные дома, только за газончиками, как видно, ухаживают получше: ни сорняковых пятен, ни одуванчиковых заплат. – Не понимаю я тебя. Чистая правда. Возможно, это самое честное, что я ему сегодня сказала. Не понимаю, зачем он ищет, чем себя заполнить и зачем ему для этого музыка. Я-то слушаю классику, чтобы найти укрытие, место, куда могу сбежать от своей пустоты. Теперь он возится с червями. От тряски они скачут вверх-вниз, и Робот пытается удерживать стаканчик на коленях как можно ровнее. Интересно, зачем так беспокоиться за существ, которым все равно предстоит умереть. Роман ничего не говорит, но я пытаюсь вытащить из него ответ: – Не понимаю, почему ты этого хочешь и зачем ты в это ввязываешься. – Ты спрашиваешь, почему я хочу убить себя или почему не хочу делать это в одиночестве? – И то и другое. – Я прикусываю нижнюю губу. – Хотя, честно говоря, меня не очень-то волнует, почему ты решил покончить с собой. Это ложь, но поскольку я не хочу называть свою причину, то, пожалуй, было бы честно не тянуть признание и из него. – Но мне нужно знать, что ты меня не продинамишь. Он издает холодный смешок: – Ага, теперь ты беспокоишься, что тебя кинут? – Я видела, что у тебя куча друзей. Хочу быть уверена, что это не какой-то розыгрыш. |