Книга Мое сердце и другие черные дыры, страница 16 – Жасмин Варга

– Своими шуточками. Вроде такая решительная с виду, а как откроешь рот – сплошные упражнения в остроумии.

С моих губ срывается смешок. Такой же, как в разговорах с Лаурой: напряженный, ненатуральный.

– Ну вот, опять.

– Извини, я смеюсь, когда нервничаю.

– И отчего же ты сейчас нервничаешь?

Я сворачиваю на Тропу Поссумов.

– От того, что ты расспрашиваешь меня о мотивах. А еще я читала, что у депрессии бывает побочный эффект в виде непреодолимой тяги к глупым шуткам.

Он хмурится.

– Я серьезно.

– Что-то не верится.

– Проверь.

– О’кей, проверю. – Он складывает руки на груди и выглядывает в окно. – Так ты скажешь мне или нет?

– Что скажу? – Машина подскакивает, угодив в выбоину посреди Тропы.

– Почему хочешь это сделать.

Слева показываются баскетбольные щиты с кольцами. Старая площадка представляет собой ржавые качели, потрескавшееся покрытие между двумя корзинами с металлической сеткой и три подгнивших деревянных стола. Кажется, когда-то здесь была и песочница, но от нее сохранилась лишь основа в виде гравия. В грязной с зимы траве разбросаны жестянки и пакетики от чипсов. В каком-то смысле детская площадка больше похожа на кладбище – словно обветшалый памятник угасшим воспоминаниям, лучшим временам. Может быть, потому-то она и нравится Замерзшему Роботу.

Припарковавшись, я поворачиваюсь к нему: ноги едва не в гармошку сложил, упирается в приборную панель, но, кажется, ему это не мешает. Широко распахнул ореховые глаза и жадно оглядывает площадку.

– Ты о своей причине тоже не сказал. И вообще, я не знала, что мы обязаны посвящать друг друга в эти дела.

Легкие сжимаются, словно предупреждая: не выболтай лишнего, о чем потом пожалеешь.

Роман открывает дверь и выходит из машины, я еще несколько секунд сижу, крепко зажмурившись. Понимаю: это противоречит всей сути партнерского самоубийства, но мне так не хочет признаваться Замерзшему Роботу, почему я хочу умереть. Не хочется, чтобы он, как и мои одноклассники, тоже стал смотреть на меня как на тикающую бомбу. Мне нравится, что Роман считает нас похожими. Нравится, что между нами есть какая-то связь. И я не хочу это потерять.

Более того, если Роман знаком с Брайаном Джексоном, вряд ли он с легкостью воспримет историю моего отца. Да, пусть сейчас они и отдалились друг от друга, но все равно – именно из-за моего отца в семье Брайана произошла трагедия. Нет, я не расскажу Роману, почему хочу покончить с собой. Не стану рисковать: чего доброго, он откажется от меня.

Ему достаточно знать, что я готова умереть. И хватит.

Он стучит мне в окно – я выхожу из машины и облокачиваюсь на дверцу.

– Извини, – бормочет Роман. – Я иногда веду себя как психопат. С тех пор, как…

Он замолкает и, прикрыв глаза рукой, смотрит в небо. Солнце уже почти село – не понимаю, чего там прикрывать. Возможно, просто привычка – у кого их только нет, и все одна другой чуднее.

– С тех пор, как?.. – напоминаю я.

Он подходит к столу и садится на него. Я располагаюсь рядом, вдыхаю запах мокрого гниющего дерева, смотрю в грязное небо цвета индиго. Мартовские закаты в Кентукки всегда такие: небо словно еще не просохло с зимы и не может быть иного цвета, кроме разных оттенков синего.

– С тех пор, как она умерла.

– Кто умер? – выпаливаю я, не надев скорбной маски и не выждав положенной паузы. Это, вероятно, невежливо, но, думаю, нормальные правила поведения не распространяются на наши отношения с Замерзшим Роботом.

– Моя сестра. Моя маленькая сестра. Ей было всего девять лет.

Обкусывая кожу около ногтя, я поворачиваюсь к Роману – он сидит, подтянув колени к подбородку. Сложился, будто раскладной стул.

– Такая маленькая. – На мгновение в голову приходит мысль о Майке. Ему тоже девять, почти десять.

– Слишком.

– Семнадцать – тоже немного, – бросаю я.

– Пытаешься меня отговорить?

– Нет. Просто хотела сказать: мне кажется, тебе не нужно умирать из-за того, что ее нет. Это…

Он резко обрывает:

– Она умерла из-за меня.

В его голосе слышится хрип, и я отшатываюсь.

– В каком смысле?

Роман громко выдыхает, его плечи трясутся:

– Я сидел с нею как-то вечером. Но толком не следил, понимаешь?

Я не понимаю, но, конечно, не признаюсь, только киваю, чтобы он продолжал.

– Ко мне пришла подружка, и Мэдисон – так звали мою сестренку… – Роман делает несколько коротких вдохов, и я с ужасом осознаю, что он сейчас заплачет. Я не знаю, что делать, когда люди плачут. Сама я не плакала с десяти лет – наверное, потому, что черный слизняк высасывает все слезы, едва они успевают появиться.

Роман находит в себе силы продолжать:

– Мэдисон хотела пойти в ванную, и я разрешил ей. Но, понимаешь, у Мэдди была эпилепсия, и ей нельзя было купаться одной.

– Угу, – мрачно говорю я, позаимствовав фразу репертуара Лауры.

– Но мне хотелось – ну, ты понимаешь – с Келли.

– Погоди, – прерываю его я. – Келли – это та официантка?

Он мотает головой:

– Нет. Та Сьюзи.

– Но Трэвис намекал, что вы встречались.

– Да, тыщу лет назад.

– У тебя было много девушек. – Мне с трудом удается скрыть изумление.

– Да о чем ты говоришь?! – Он вскидывает руки. – Я рассказываю тебе про сестру, а ты считаешь, сколько у меня было девушек?

Пожав плечами, я возвращаюсь к своему ногтю и ударяю ногой по ножке стола. Он так трясется, что, кажется, сейчас развалится.

– Продолжай.

– Ты не хочешь извиниться?

– А это будет что-то значить? Особенно если ты просишь об этом?

Он сдвигает брови, словно действительно размышляет, нужно ли ему мое извинение. На мгновение я чувствую легкое раскаяние и выдавливаю:

– Ты прав, извини.

– Ладно, проехали. – Он возвращается к позе сложенного стула. – Короче, я разрешил Мэдди пойти в ванную, поскольку был идиотом и думал только о том, что, пока она моется, у нас с Келли будет пятнадцать минут. Мы пошли ко мне в комнату, я врубил музыку на всю громкость, чтобы Мэдди нас не услышала, понимаешь?

На самом деле нет. Но я впечатлена, что Замерзший Робот, кажется, считает, что и у меня «было»…

– В общем, мы с Келли… – От смущения он расцепляет руки, и они бессильно падают вниз. Я киваю: «догадалась».

– А потом я вышел из комнаты проверить, как там Мэдди, и… – Его голос ломается, я слышу подавленный всхлип. – Сестра лежала мертвая в ванне. Захлебнулась во время приступа. Если она и звала на помощь, я не услышал – слишком занят был, кувыркался со своей дурацкой подружкой.