
Онлайн книга «Мое сердце и другие черные дыры»
– У тебя такое же лицо, как тогда, когда ты снимала в зоопарке, – очень сосредоточенное. Он поворачивается к кольцу и бросает мяч. Бум. Точно в цель. Да, Замерзший Робот – мастер. Владелица аттракциона поднимает палец, показывая, что он получил одно очко. «Спасибо, мы умеем считать до одного. Мы самоубийцы, но не дебилы». Я киваю ей, показывая, что поняла. Роман крутит мяч пальцами. – А знаешь, мне нравится этот задумчивый взгляд. Симпатичный. Я не могу удержаться от смеха. Пожалуй, меня в жизни не называли симпатичной. Даже в глубоком детстве я была «особенной» – в переводе «не такая, как все в Лэнгстоне» – или «миленькой», то есть тихой и скромной, но уж никак не симпатичной. – Что? Он слегка приседает и снова бросает мяч. Тот чуть-чуть задерживается на кольце, но в конце концов падает в сетку. Я показываю женщине два пальца, и она слабо улыбается в ответ. – Да, – отвечает она с густым южным акцентом. – Он забил два, осталась еще пара очков. Роман рассматривает мягкие игрушки: ряды розовых панд и кислотно-оранжевых тигров, есть даже несколько голубых слонов. – Что я могу выиграть? – спрашивает он. Женщина выпрямляется, «надевает» лицо гостеприимной хозяйки и обводит рукой весь свой «зоопарк»: – Если попадешь четыре раза подряд, выбирай что хочешь. – Даже того огромного льва? – Роман отклоняется, чтобы я могла лучше видеть сидящего на самом верху царя зверей. Наверное, если прижать его к себе, от гривы все лицо будет чесаться, но вообще выглядит он круто. Она широко улыбается мне: – И льва тоже. Ты именно его хочешь? – Я? – Глаза сами моргают от удивления. – Ну да. Он же тебе хочет выиграть приз, дорогая. Разве нет? – Она заливается кудахчущим смехом. Никогда не могла понять, почему лэнгстонки обожают издавать этот звук. Наверное, чувствуют какое-то тайное родство с клушами. – Не думаю. Засунув руки в карманы черных джинсов, я переминаюсь с ноги на ногу. Роман, делая вид, будто не слышал ее реплики, готовится к следующему броску. Наблюдая за ним – лицо сосредоточено, глаза широко открыты и не отрываются от цели, тугие мышцы напряжены, – я задумываюсь, что, наверное, он видит что-то похожее, когда смотрит на меня, ушедшую в физику. И все же он выглядит совсем жалким, совсем «замерзшероботным». Хотя… Там что-то есть, будто тень, пробравшаяся на картину из-под рамы. Какая-то часть меня хочет протянуть руку и схватить это, рассмотреть получше. Внезапно я осознаю, что это за крадущаяся тень, – это восторг. Роман любит баскетбол, любит играть. И как бы он ни отмазывался, в этом восторге он по самые уши. Интересно, может быть, это и есть потенциальная энергия? Или она вызывает этот восторг, подобно сыворотке счастья, которая хранится у людей в животе и постепенно растекается, вызывая эйфорию? Если и так, мой черный слизняк съел все мои запасы. Нет, не так. Большую их часть. Наблюдая, как Замерзший Робот играет в баскетбол, я почти улыбаюсь. Ключевое слово – почти. Он вгоняет в сетку третий и четвертый мяч. Я даже не обращаю на это внимания. Подготовка к броску занимает меня гораздо больше, чем собственно бросок: мяч летит слишком быстро, не углядишь. – Так что ты выберешь? – спрашивает женщина. Я замечаю, что по ее передним зубам размазалась бордовая помада. – Что хочет дама, – отвечает Роман, застигнув меня врасплох. Напомаженные зубы поворачиваются ко мне: – Значит, лев? Слова путаются у меня в горле. Зачем Замерзший Робот выигрывает для меня призы на ярмарке? Чтобы я оставила после себя побольше вещей? Чтобы еще сильнее сбить меня с толку? Я качаю головой: – Мне ничего не нужно. Женщина хмурится, а Роман шутливо пихает меня плечом: – Давай, Айзел, выбирай. Я же выиграл. – Знаю, – бормочу я, – но мне хочется чего-то другого. Кассирша мрачнеет еще больше. – Все призы – здесь, милая. Я еще сильнее трясу головой. – Нет, нет. Мне не нужен другой приз, просто отдайте то, что он выиграл, кому-нибудь еще. Женщина недоуменно вскидывает брови. Объясняю для «одаренных»: – Скажем, придет другой ребенок и не попадет. А вы, несмотря на это, позволите ему получить приз. – Я прикусываю нижнюю губу. Она упирает руки в бедра. – Но как мне решить, кому именно отдать твой приз? Я пожимаю плечами: – Отдайте тому, кто покажется вам самым одиноким. Шмыгнув носом, она задумывается, а потом улыбается мне: – Хорошо, милая. Как захочешь. Сегодня ты осчастливишь какого-то малыша. – Это гигантский лев осчастливит, – возражаю я и шепчу себе под нос: – По крайней мере, хочется надеяться. Мы уходим, и Роман тянет ко мне ладонь. Я разрешаю ему взять меня за руку, и наши пальцы переплетаются. Я молчу, зная: это – не то, это – другое. Наверное, именно так мы возьмемся за руки седьмого апреля. Но, хотя умом я все понимаю, по коже все равно распространяется тепло. Надеюсь, он не заметил. Или подумал, что у меня всегда руки потеют. – Ты здорово придумала, – говорит он, раскачивая наши руки взад-вперед. Я позволяю ему махать моей рукой, словно мы парочка. – Ты была одиноким ребенком? Я на мгновение задумываюсь: – Не всегда. Он наклоняет голову, заглядывая мне в глаза, но ничего не говорит. А я и без слов понимаю: это он так просит меня объяснить. – После того, что случилось с отцом, я потеряла всех своих друзей. Некоторые бросили меня сразу, других я сама оттолкнула. Боялась подпускать кого-то близко к себе. – Я вздыхаю. – Не знаю, как тебе объяснить. Роман кивает. На улице его глаза становятся золотисто-зелеными, как трава, подсвеченная летним солнцем. – Да я знаю: когда печаль такая глубокая и непроходимая, начинаешь бояться, что она засосет всех остальных, если подпустишь их поближе. Он понял! – Именно. Роман протягивает другую руку и откидывает прядь волос с моего лица. – Я сделал то же самое – оттолкнул всех своих друзей. Боюсь, это необходимо. Это единственный выход. Наши пальцы по-прежнему тесно сплетены, а я думаю, насколько быстро он оттолкнет меня, узнав, что это мой отец убил Тимоти Джексона. – Расскажи мне больше о ней, о своей печали, – настаивает он. – Зачем? – Хочу понять. Мне нравится понимать тебя. Я давно ни с кем не сближался, но мне кажется, мы с тобой… |