Книга Перстень царя Соломона, страница 71 – Валерий Елманов

«Спаси Акелу от смерти!- крикнула Багира Маугли.- Он всегда был тебе другом».

Вот только что я мог сделать? Или могу? Разве попробовать. А вдруг?..

– Ты ошибся, Иван Михайлович. Я не еду,- тихо произнес я.

– Во Псков,- уточнил он.

– Никуда,- уточнил я.

Он пристально посмотрел на меня и как-то по-детски беззащитно и ласково улыбнулся.

– Боишься, будто я худое о тебе помыслю? А ты не бойся,- ободрил он.- Я ж помню – когда ты про отъезд говорил, о том, что с моим братцем стряслось, еще не ведал. Просто так уж вышло. Нал ожил ось одно на другое, вот и… Так что езжай с богом.

– Нет. Я передумал. Кое-какие делишки остались. Вот управлюсь с ними, тогда уж,- сказал я как можно небрежнее.

– Ты, милый, не шути. Довольно уж и одного шутника, кой до седины в браде своей дожил, а так и не понял, с кем можно шутить, а с кем лучше бы и помолчать.

– Лучше скажи, что сам надумал,- попросил я.- Или тайна?

– Какие уж тут тайны, – горько усмехнулся он,- К государю поеду. Буду о Третьяке говорю вести. Авось что и выйдет.

– Надо ли? – осторожно усомнился я,- Он ведь ждет, что ты ему в ноги кинешься…

– А вот тому не бывать! – вспыхнул дьяк.

– Тогда еще хуже выйдет,- пожал я плечами.

– Куда уж хуже? – осведомился Висковатый,- Вроде бы хужее некуда.

– Всегда есть куда,- поправил я.- Третьяк – это только предупреждение. Тебе,- уточнил я на всякий случай,- Сам же говоришь, будто слышал о себе царские словеса. Если он увидит, что ты не покорился, разойдется пуще прежнего. Вот тогда-то и начнется настоящее наказание.

– Накаркал уже однова – мало тебе? – скривился дьяк,- Не посмеет.

– Ты и тогда так же говорил,- напомнил я.

– То Третьяк, а то я,- наставительно заметил Висковатый и укоризненно постучал пальцем себе по лбу – мол, думай, парень, о чем говоришь и кого с кем равняешь. Пущай он и брат мой, а все одно – мне не чета.

– Ты еще про титлу свою вспомни,- язвительно посоветовал я.

Дьяк насупился, но не ответил. Хорошо хоть это дошло.

– Тогда семью увези – не себя, так их убережешь,- выдал я очередную рекомендацию.

А что мне оставалось сказать? Он ведь ждал от меня совета, но при этом хотел, чтобы мои слова совпали с уже принятым им решением, которое ошибочно.

– Мыслишь, и их тоже?

– Тоже, – кивнул я.-Я так понимаю, что он на всякий случай семьями режет, чтоб молодняк, когда подрастет, обид не припомнил да за отцов не отомстил. А так нет человека – нет опаски,- на ходу перефразировал я известное выражение маньяка с аналогичными, как у Грозного, инициалами.

– Не хотелось бы,- поморщился Висковатый.- Вот Ваньку Меньшого упредить бы надо.

– А он как, нравом не буен? – осведомился я.

– Тихоня…- протянул дьяк, и было непонятно, он то ли осуждает брата, то ли завидует его характеру.

– Тогда не надо,- посоветовал я,- И без того не тронет.

– Пошто так мыслишь?

– Для примера другим,- пояснил я.- Вот, мол, из одной семьи, а ежели покорство проявил, то и я карать не стану. Ну а коль голову задрал – берегись. Тогда никакие заслуги не помогут. Он на тебе остальных учить станет, чтоб всем понятно было.

– Ишь ты,- подивился Висковатый,- Я вот до седых волос дожил, и то иное невдомек, а ты вона как лихо судишь. И дивно, что всякий раз не в бровь, а в глаз попадаешь. Отколь в тебе эдакое?

Я пожал плечами. А что тут говорить? Про четырехсотлетний опыт, который можно прочитать в сжатом варианте, или про особенности психопатии, ведь и параноики тоже действуют согласно логике. Пускай болезненно-искривленной, неправильной, но она присутствует, и если ты ее уловил, то в половине случаев можно предсказать, как психопат поступит здесь, а как туг. Но дьяк ждал ответа.

– Ты, Иван Михайлович, всю жизнь на Руси прожил и потому издалека на все посмотреть не можешь. Человек, который в лесу стоит, он перед собой одни деревья видит. А чтобы весь лес узреть, надо издалека им любоваться. Тогда многое понять можно.

– Толково сказано,- одобрил он,- Ну ин ладно. Мне все одно поздно уже с того лесу выходить. Да и сроднился я с ним, корнями сросся – не раздерешь. Но за науку, хотя и запоздалая она, благодарствую. А за то, что ты с моего подворья не съехал в час опасный, я по приезде из Александровой слободы грамотку тебе состряпаю. Псков-то с Новгородом в земщине лежат,- усмехнулся он,- так что ничьего дозволения просить не надобно. Да такую грамотку, чтоб ты для любого князя желанным гостем стал. Ну и для дочек его тоже. Это уж само собой,- добавил он и весело подмигнул мне.

Больше мне с ним поговорить так и не удалось. Нет, на Пыточный двор его забрали гораздо позже, уже после того, как из столицы во главе русских полков выехал Магнус. При датском принце Иоанн Васильевич никаких репрессий и казней учинять не захотел – берег репутацию. Зато едва тот уехал, как через день до подворья старшего из братьев Висковатых долетела страшная новость – Третьяка казнили. Вместе с женой. Последнюю, разумеется, на плаху не поволокли, расправились прямо на дому.

А к вечеру следующего дня все погрузилось в тревожное затишье – дьяк не вернулся.

Вроде бы все выглядело вполне естественно. Любимая царем Александрова слобода от столицы расположена достаточно далеко, так что о возврате в тот же день нечего и говорить. К тому же Иоанн Васильевич, начитавшийся рукописей о Византийской империи, в изобилии привезенных в Москву в качестве приданого его бабкой Софьей Палеолог, любил, подобно императорам, затянуть время приема подданных, томя их в ожидании по несколько дней.

Исключение составлял разве что Малюта Скуратов, но тут статья особая, поскольку у него с царем были общие дела. Не зря же Пыточной избой никто официально не руководил. Почему? Да потому что фактически там всем заправлял сам Иоанн. Этому огоньку добавить пожарче, этому «дите» подвесить – пусть нянчится, а того можно и отпустить отдохнуть… на «боярское ложе». Во все вникал государь, никаких мелочей не чурался. Такая вот неусыпная забота об узниках. Висковатый же, как думный дьяк, но относящийся к земщине, приезжал к нему с делами государственными, касающимися страны, от которой царь давно отстранился, встав вместе со своими отборными холуями поодаль, «опричь», так что с его приемом можно и не спешить.

Но «естественно» – это с одной стороны, а с другой… у многих из дворни в первый же день появились нехорошие предчувствия, которыми они наперебой делились друг с дружкой. Затем миновал второй день. Тишина. Не принесли никаких новостей и третьи сутки, а также четвертые и пятые.

Слухи ходили разные. Были и утешительные. Мол, Иоанн Васильевич срочно отправил своего советника к Магнусу. Дескать, не досказал он ему что-то, забыв впопыхах, вот и послал своего печатника вдогон. Как дети, честное слово. От страшного – запытали до смерти – отмахивались, хотя все равно и это передавали друг другу, только непременно добавляя: «Но я в это не верю. Брешут, поди».