Онлайн книга «В дыму войны. Записки вольноопределяющегося. 1914-1917»
|
В толпе движение. – Знамо дело! Правду сказал! Подтвердим! Видали мы кавалерию в бою… Председатель звякнул колокольчиком. – Не прерывать оратора, товарищи. Оратор, точно боясь, что не дадут ему закончить речь, нетерпеливо переступает на бочке ногами. – Так-то, товарищи. А теперьча нам здесь проходу не дают. Мы трусы, мы шпионы немецкие, мы семечками торгуем. Долго ли будем терпеть, товарищи, такое измывательство? Предлагаю революционным порядком разоружить кавалеристов… А не дадутся – побить всех в лоск, Каки мы шпиены? Какой я, например, шпиен? Кто из нас золото немецкое нюхал? Без табаку, без сахару сидим, животы с голодухи подвело, а тут, накося золотом попрекают. Доколь поклепы сносить станем? Довольно! Прекратить пора! – Правильна! – Согласны! – Правильна-а-а-аа! Даешь!.. Долго кричали, заглушая маленький колокольчик председателя. Шмелями гудел оскорбленный полк. Слово взял себе председатель. Заговорил деловито, без пафоса. – Погоди, ребята, не торопись. Не с того конца начинать хотите. Кавалеристов зря на нас науськали. Головы обморочили им. Они, дураки, под чужую дудку пляшут. Будет время, и их обработаем. Все равно верх наш будет. Пусть сюда хоть весь фронт гонят. Не страшно! Мы их словами доймем. Слово – ежели оно справедливо – хуже пулемета. Против слова никто не устоит. Правда на нашей стороне. По душам надо беседовать с ними… А уж ежели не проймем словами, не опомнятся – пусть не серчают. Стрелять умеем. Пулеметов хватит. Не такую, кавалерию видали… В порошок сотрем, не посмотрим, что свои. С председателем большинство согласилось. * * * – Это футуризм! Это футуризм! Женщины и мужчины обступили мрачного брюнета и, перебивая друг друга, размахивая у него под носом кулаками, что-то горячо доказывают ему. Духовенство развернуло кампанию против революции и против пораженческих настроений. По-видимому, отцы духовные располагают солидными средствами. Чуть ли не каждый день из синодальной типографии к нам в казармы присылают тюки литературы. Все эти поповские брошюры и листовки написаны популярно, увлекательно. Понятны каждому солдату. На тысячи ладов доказывается, что нужно воевать с немцами, с австрийцами и турками до победного конца. Тем солдатам, которые отказываются воевать, отцы духовные угрожают всеми муками ада. В доказательство своей правоты приводят десятки имен пророков, святых угодников, богословов. Брошюрки свои они раздают бесплатно. Против революции выступают пока осторожно, ругают только большевиков, да и то иносказательно. Но и в этом вынужденном косноязычии ясно проскальзывает глубокая ненависть духовенства к социализму вообще. Жандармы в рясах проглотили бы с удовольствием всех социалистов и всех революционеров. Правых социалистов попы терпят, как неизбежное зло. Они очень хорошо знают поговорку древних греков: «Когда не спасает тигровая шкура – одевай лисью». Во всей казарме не найдешь ни одной социалистической книжонки, а поповская литература валяется по всем углам. Мне кажется, что все синодские послания к пастве и к «христолюбивому православному воинству» являются вечерним изданием кадетских газет. Кадеты, перепуганные революцией, правеют не по дням, а по часам. Милюков скоро будет правее Николая Романова, а Милюкова считают самым левым из кадетского лагеря. Если с поповских брошюрок смахнуть божественный туман, елейную иносказательность эзоповского подчас языка, их не отличишь от набоковских и милюковских «произведений» подобного рода. * * * Буржуазно-дворянские круги шумят сейчас о защите родины больше, чем в 1914 году. Кажется, все средства и силы брошены на то, чтобы заставить армию наступать. Но армия не желает наступать. И тем яростнее становится проповедь патриотизма и шовинизма. Несмотря на то что крупных боев почти нет, русская армия потеряла ранеными с января 1917 года по август месяц триста тысяч человек. В армии свирепствуют болезни: больных за этот период выбыло из строя почти полтора миллиона. О числе убитых газеты пока не пишут. Оно, вероятно, тоже значительно, особенно после хваленого июньского наступления. И люди, обитающие в тылу, не перестают возмущаться, что армия пассивна, что она утратила свой патриотический дух… Ура-патриоты готовы всю Россию, за исключением себя, разумеется, загнать в окопы. Они похожи на зарвавшегося игрока, который ставит на карту последние гроши в надежде отыграться. В городе нет хлеба. Нет съестных припасов. Голодают все. Но больше всего солдаты, рабочие. У магазинов огромные очереди обывателей. В одной руке – корзина, в другой – карточка. В очередь приходят с вечера, чтобы утром раньше получить. Женщины приносят с собой подушки, кладут их к стене и, притулившись к ним, сидя на панели, дремлют всю ночь. И никто их не гонит, все к этому привыкли. Очередям дали странные название «хвосты». На днях был у одного знакомого, спрашиваю; – А где ваша жена? – В хвосте… У витрин молочных магазинов стоят целый день толпы обывателей. Глазеют на выставленные головки сыра, на круги масла. Так глазели раньше на бриллианты и золотые безделушки в ювелирных магазинах. * * * Контрреволюционеры надеются, что голод погубит революцию… На днях проходил по Обводному каналу. Обтрепанный армеец в истасканной длиннополой шинели с чужого плеча продает из-под полы буханку черного хлеба. Собралась толпа. Солдат ломит за хлеб цену неслыханную. Каравай переходит из рук в руки. Его любовно щупают руками, мнут корку, отщипывают кусочки и пробуют на язык, но купить каравай никто не решается. Солдату надоел бесплодный торг. – Да ну вас всех в болото! – он выхватил каравай и собрался уходить. Тогда кто-то из толпы истерично крикнул: – Мародер! Бей его, братцы! Солдата схватили, сбросили в воду, начали топить. Как на грех, солдат оказался прекрасным пловцом и причинил своим палачам массу хлопот. Он никак не хотел тонуть в узком вонючем канале. Подолгу держался под водой и неожиданно выплывал где-нибудь у самого берега. Тогда на него с улюлюканьем и бранью бросались несколько десятков озверелых людей. Кидали камнями, палками, поленьями, сухим песком, чтобы засыпать глаза, ослепить… – Мародер! – Спекулянт! Особенно неистовствовал седенький старик с пепельной бородой. – Тони, тони лучше добром, а то требуху выпустим! – орал он на отчаянно барахтающегося в воде солдата. |