Книга Шантарам - 2. Тень горы, страница 175 – Грегори Дэвид Робертс

Бандитские разборки в южном Бомбее прекратились так же внезапно, как и начались. Хусейн с Вишну устроили встречу и заключили перемирие. О чем они договорились наедине, осталось неизвестным, но во всеуслышание было объявлено, что недавних врагов теперь связывают неразрывные узы дружбы и братской любви.

Итак, две Компании объединились, однако камнем преткновения стало название новой группировки. Люди Кадербхая, Санджая и Хусейна наотрез отказались называться «скорпионами», поэтому было решено именовать новое образование Компанией Вишну. Бойцов у Вишну было больше, и, хотя его владения уступали сфере влияния Хусейна, имя Вишну усмирило недовольных на улицах южного Бомбея и внушило страх остальным бандам, пресекая любые попытки врагов посягнуть на вожделенную территорию.

Вишну и Хусейн совместно возглавляли собрания Компании, старались не противоречить приказам друг друга и назначили в совет равное число своих сторонников. Доходы, полученные от преступной деятельности, поровну распределялись между недавними врагами. Для поддержания неустойчивого равновесия между ограниченным доверием и неограниченной ненавистью, в подтверждение миролюбивых намерений и в залог приятельских отношений, новые союзники обменялись всевозможными дальними родственниками. О заложниках пеклись, как о своих близких, но готовились при первом же нарушении перемирия перерезать им горло. Так шестинедельные разборки окончились в один день, и улицы южного Бомбея снова зажили привычной преступной жизнью.

С наступлением перемирия я расплатился с бойцами из спортзала Команча, которые по моей просьбе присматривали за Карлой. Деньги они взяли, но предупредили, что больше на меня работать не смогут.

– Это почему еще?

– Потому что Карла предложила нам работу в сыскном агентстве «Утраченная любовь». Мы теперь детективы.

– Детективы?

– Да, Линбаба. Здорово, правда? Я теперь детектив, разыскиваю пропавших родственников. Представляешь, йаар? Гораздо лучше, чем вышибалой в баре у Мэнни работать.

– А мне бар у Мэнни нравится, – вздохнул я.

– А я дневник завел, – похвастался его приятель. – Напишу сценарий для болливудского фильма про наши расследования. Мисс Карла рулит. Она такая крутая. Ну, бывай, Лин. Спасибо за щедрость.

Я попрощался с парнями и отправился к своим менялам: одних хвалил, других ругал, если было за что. Перемирие продолжалось. «Скорпионы» и люди Хусейна вместе ездили по округе, организовывали нелегальные лотереи, контролировали наркоторговлю, местные бордели и уличных проституток.

Я остановился на Марин-драйв, любуясь на закат. На широком тротуаре устроили репетицию барабанщики – шла последняя неделя очередных празднеств, и городские музыканты торопливо готовились к многочисленным свадебным процессиям и шествиям. К барабанщикам подбегали дети, пускались в пляс, а родители стояли поодаль, хлопали в ладоши и покачивали головами в такт заразительным ритмам. Дети подпрыгивали, как кузнечики, дрыгали ногами и руками. Присутствие зрителей подхлестнуло барабанщиков, и они заиграли с ожесточенным энтузиазмом, провожая заходящее солнце неистовым барабанным боем. Вечерние сумерки заливали волны чернильной темнотой.

«Карла, что мы с тобой делаем? – думал я. – Что ты делаешь, Карла?»

Я развернул мотоцикл и поехал в «Леопольд», надеясь встретить там Кавиту Сингх и рассказать ей о мадам Жу. Я пытался застать журналистку в редакции газеты, но так ничего и не добился, понял только, что она меня почему-то избегает. Сначала я решил положиться на судьбу, но предупреждение мадам Жу не давало мне покоя. Пришлось навести справки. Выяснилось, что Кавита ежедневно, с трех до четырех, сидит с Дидье в «Леопольде».

К великому огорчению официантов «Леопольда», Дидье стал редким гостем в заведении. Свое недовольство они выказывали, обслуживая Дидье с церемонной учтивостью, что страшно его раздражало. Напрасно он осыпал их отборными ругательствами, пытаясь пробить стену преувеличенно вежливого обращения: чинные «благодарю вас» и «прошу вас» острыми шипами вонзались ему в сердце.

Он сидел за своим обычным столиком и беседовал с Кавитой Сингх.

– Лин, у тебя есть излюбленное преступление? – спросил Дидье.

– Ты опять за свое? – вздохнул я и наклонился поцеловать Кавиту в щеку, но она поднесла к губам бокал, и мне пришлось приветственно махнуть рукой.

Я уселся рядом с Дидье, и мы обменялись рукопожатием.

– Да, опять, – сказала Кавита, одним глотком осушив полбокала.

– Мое излюбленное преступление – мятеж, я же говорил.

– А у нас теперь второй тур, – загадочно улыбаясь, сообщил Дидье. – Мы с Кавитой придумали новую игру. Назови второе излюбленное преступление, а потом мы проверим, насколько верны наши предположения о тебе.

– Вы делаете предположения о друзьях?

– А что, у тебя обо мне нет никаких предположений? – с улыбкой поинтересовалась Кавита.

– Честно говоря, у меня их нет и не было. И какие же у вас предположения обо мне?

– Ну, это не по правилам, – усмехнулся Дидье. – Сначала назови свое второе излюбленное преступление, а мы посмотрим, справедливы наши предположения или нет.

– Что ж, мое второе излюбленное преступление – сопротивление аресту, – ответил я. – А твое, Кавита?

– Ересь.

– В Индии ересь – не преступление, – возразил я и вопросительно взглянул на Дидье. – Или правила вашей игры это позволяют?

– Да, позволяют. Допускается любой ответ на заданный вопрос.

– А твое, Дидье? Помнится, первым излюбленным преступлением ты называл лжесвидетельство.

– Верно, – радостно подтвердил он. – Значит, ты вступаешь в нашу игру?

– Нет, спасибо, я обойдусь, но мне интересен твой выбор второго.

– Супружеская измена.

– Почему?

– Во-первых, потому, что в нем замешаны любовь и секс, – ответил Дидье. – А во-вторых, это единственное преступление, которое понятно любому взрослому человеку. Вдобавок это одно из немногих преступлений, которых геям совершить не дано, – нам же не позволяют вступать в брак.

– Супружеская измена – грех, а не преступление.

– С чего это ты о грехе заговорил, Лин? – презрительно спросила Кавита. – Неужто в религию ударился?

– Нет, я употребил это слово не в религиозном, а в общечеловеческом смысле.

– Нам ведомы только свои грехи, а не чужие, – заявила Кавита, вызывающе вздернув подбородок.

– Отлично сформулировано! – воскликнул Дидье. – Официант! Повторите заказ!

– Знаешь, я не из тех, кто считает, будто взаимопонимание невозможно. Общепринятые определения позволяют говорить о грехе в нерелигиозном смысле.

– В таком случае объясни, что такое грех, – потребовала Кавита.

– Грех – это то, что ранит любовь.