Книга Половинный код. Тот, кто убьет, страница 18 – Салли Грин

— Начну, пожалуй, отсюда. Будем считать, что эта половина у него Черная.

И острие ножа входит внутрь. Боль медленно разрезает мне спину сверху донизу, я ору и матерюсь, но футболка во рту гасит все звуки.

Киеран шипит мне в ухо:

— Ниалл говорил тебе, держись подальше от нашей сестры, ты, Черный кусок дерьма.

Он опять втыкает острие ножа в мою левую лопатку, и я, стискивая зубы, визжу, пока он делает еще один надрез.

Он снова останавливается и говорит:

— Зря ты его не послушал.

И медленно делает еще один надрез.

А я схожу с ума, вопя и умоляя, чтобы кто-нибудь его остановил.

Но он все режет и режет, а я могу только визжать и молиться.

— Сделаем перерыв.

Все молчат. Только у меня в голове дикий звон. И еще я слышу нашептывание молитвы. Пожалуйста, кто-нибудь, пожалуйста, сделайте так, чтобы он не продолжал.

Киеран говорит:

— Красиво, правда, Коннор? Хорошо смотрится.

Я перестаю молиться и слушаю.

Коннор не отвечает.

Ниалл говорит:

— Киеран, кровь из него так и течет. — Голос у него взволнованный.

— Ох, чуть не забыл. Спасибо, что напомнил мне, Ниалл. Я же захватил из лагеря порошок. — Его голос звенит у меня в ушах: до меня вдруг дошло, о чем он говорит. — У нас его называют Возмездием.

Моя молитва становится еще громче: пожалуйста, не дайте ему это сделать, пожалуйста.

— Он останавливает кровь. Нельзя допустить, чтобы все Черные Колдуны истекли кровью до смерти. Правда, я слышал, что порошок слегка жжет. Вот это мы сейчас и проверим, да?

И тут я начинаю умолять. Про себя, конечно, но все же я умоляю. Не надо, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, нет, нет, нет…

— Эй. Просыпайся.

Дышать уже легче. Ниалл слез с моей головы. Футболки во рту тоже нет.

— Просыпайся.

Черный ботинок, начищенный, но с приставшими к нему песчинками и мелкими брызгами крови — вот что я вижу. Я снова закрываю глаза.

Киеран шепчет мне прямо в ухо, он наклоняется так близко, что я чувствую его дыхание.

— Как самочувствие? Порядок?

Мне страшно.

Боль в спине притупилась. Но больше истязаний я не вынесу. Я отдам все, что угодно, лишь бы он прекратил пытку. Я бы встал на колени и умолял, и про себя я так и делаю, я говорю: Пожалуйста, не надо больше. Пожалуйста. Я не могу это выговорить, слова застревают у меня в горле, но про себя я умоляю его: Пожалуйста, не надо больше.

— Да ты плачешь. Эй, Ниалл! Коннор! Он плачет.

Молчание.

— Как, по-твоему, он готов просить прощения, Коннор? За то, что избил тебя?

Коннор что-то бормочет.

— Может быть. Но я не уверен. А ты, Ниалл?

— Да. — Я едва слышу Ниалла. Голос у него злой.

— О’кей… Ну, ладно. — И Киеран снова наклоняется к моему уху и шепчет:

— Так ты просишь прощения за то, что избил моих сопляков-братцев?

Мне хочется сказать «да». Мне очень хочется сказать это. Про себя я так и говорю. Но из моего рта не вылетает ни звука.

— А за то, что встречался с моей сестрой, ты готов просить прощения?

Как я ненавижу его за все мои слезы, крики и мольбы.

— Чем еще ты с ней занимался?

Я хочу, чтобы он знал, что мы делали вместе, но ни за что не скажу ему этого, никогда.

— Что-то ты, по-моему, еще не готов… а?

Я не готов. Я не стану просить прощения. Я настолько переполнен ненавистью, что уже ни о чем не жалею.

— Ну, тогда давай попробуем снова. С другой стороны. Здесь, наверное, твоя Белая половина.

Футболку снова запихивают мне в рот, и я чувствую, как лезвие скользит вдоль правой стороны моей спины, близко к хребту. Все надрезы, которые он сделал до сих пор, были на левой стороне, и я понимаю, что ждет меня дальше.

Мне больно, когда он режет, но думаю я только о порошке. Вот что по-настоящему страшно. Но Киеран не торопится…

— Просыпаемся, просыпаемся… — Шлепок по щеке. — Уже почти закончили. Остался последний кусочек, мой самый любимый. Приятное принято приберегать на последок, ведь так?

Я уже перестал думать; молиться тоже перестал, давным-давно. Я смотрю на песок. Крошечные гранулы, оранжевые, кирпично-красные, красные и даже совсем крошечные, черные.

— Хочешь присыпать его порошком, Ниалл?

— Нет.

— Нет? Ну, тогда ты, Коннор.

— Киеран. — Голос у Коннора совсем тихий. — Я…

— Заткнись, Коннор! Бери порошок и сыпь.

Киеран садится недалеко от меня на колени и шепчет:

— И смотри, чтобы этого больше не было, ты, Черно-Белый мешок дерьма, не то в следующий раз поймаю тебя и, прежде чем выпотрошить, отрежу тебе яйца.

А я ненавижу его, проклинаю его и ору в футболку.

Стемнело. Земля подо мной холодная. И я внутри тоже весь холодный, только спина в огне. Я почти не могу двигаться, но огонь надо погасить. Я катаюсь по земле. Кто-то кричит; где-то далеко.

Крики…

Голос Аррана…

Деревья, как часовые, только они маршируют мимо.

Чернота.

— Натан? — тихо шепчет Арран мне в ухо.

Я открываю глаза и вижу перед собой его лицо. Кажется, мы в кухне.

Я лежу на столе. Как цыпленок, поданный к обеду. Бабушка стоит ко мне спиной; делает соус. Дебора подносит чашку, над которой клубится пар. Может быть, в ней вареный картофель.

— Все будет в порядке. Все будет в полном порядке, — приговаривает Арран. Голос у него какой-то странный.

Дебора ставит чашку рядом со мной, и я вижу, что в ней не картофель. Мне становится страшно, очень страшно. Сейчас она будет трогать мою спину. И я умоляю Аррана не дать им прикоснуться ко мне.

— Надо очистить порезы. Ты будешь в порядке. Все будет в порядке.

А я все умоляю его не дать им прикасаться ко мне. Только слова, кажется, не рождаются в моем горле.

Он крепче сжимает мою руку.

Я снова просыпаюсь. Все еще лежу на столе, как цыпленок. Рука Аррана крепко держит мою. Спина горячая внутри, но холодная снаружи.

Арран тихо шепчет:

— Натан?

— Побудь со мной, Арран.

Солнце пригревает мне лицо. Кожа на спине туго натянута, боль отдается в ней в такт ударам пульса. Я боюсь пошевелить чем-нибудь, кроме пальцев. Арран по-прежнему держит меня за руку.