Онлайн книга «Легенды древнего Хенинга»
|
– Разумеется, коллега! – С чувством глубокого удовлетворения имею честь с вами согласиться. – Вряд ли я смогу помочь этому бедняге… – А его семья? – Как честный врач, я указал им на необходимость соблюдения всех мер предосторожности. – Боюсь, уже поздно. – Именно, коллега! Именно! Весьма вероятно начало эпидемии. – Говорят, к нам добрались беженцы из Гамельна. – Я в курсе, коллега. Гамельн – рассадник заразы. – Следовало бы выставить кордоны… – Вряд ли нас станут слушать в магистрате, этом прибежище мздоимцев и глупцов… – Вы правы, коллега. Кроме того, карантин потерял смысл. Если черный мор уже в Каваррене… Петер поежился. И дал себе слово завтра же покинуть город. Только чумы ему не хватало! Однако «веселые» разговоры, донимавшие бродягу по пути к университету, оказались пустяком в сравнении с тем, что творилось на площади. В самом центре ее, скалой над морем голов, возвышался памятник: рыцарь в доспехах попирает чудовище, сходное с драконом и пауком сразу. На постамент к чугунному герою минутой раньше вскарабкался лысый пророк в одежде, являвшей собой компромисс между сутаной священника и мантией профессора. Ветер развевал седоватые волосы, придавая дерзкому отдаленное сходство с пострадавшим от меча чудищем. Выражением же лица оратор более походил на рыцаря, чей шлем имел глухое забрало, вытянутое вперед на манер песьей морды. – Покайтесь, несчастные! Близок, близок день Страшного суда! Ибо семь тысяч сто семьдесят четыре минус пять тысяч пятьсот восемь равно тысяче плюс еще шестьсот шестьдесят шесть! Вот они, века и годы! Вот оно, число звериное! Грядет!!! Сложная арифметика Петера не убедила. Зато собравшимся она явно пришлась по душе. Толпа зашумела, выражая готовность каяться. – Математик! – завистливо шепнул кто-то совсем рядом. – Алгебраист-эсхатолог! – Полна чаша терпения Господнего! Седлают коней всадники Апокалипсиса, и заря Армагеддона встает над миром! В Малых Брюхачах черная свинья зачала от петуха двухголового василиска, – пророк перешел на более доступные народу аргументы, – и змей зеленый летал над Хенингом! Пастух из Луговца видел камень, испражнявшийся амброй и мускусом, а также… – Эй! Кто это такой? – Ученый муж Леовитус. Большой дока по концам света. – Воплощение пророка Ездры… – Тю! Разве ж он воплощение?! Нострадамус, вот кто воплощение… – Настрадались от Нострадамуса, катрен его за душу… – Ох, сходить бы в церковь!.. исповедаться… – Ага, пустят тебя в рай! Хоть с исповедью, хоть без… – Догонят и еще раз пустят… Межевой камень, отмечавший территорию университета, был уже хорошо виден. Но толпа как на грех стояла стеной: не протолкнешься. Петера влекло куда-то в сторону. Еще немного, и людской водоворот окончательно закружит, завертит, опрокинет на брусчатку и втопчет в булыжник сотнями равнодушных ног. В отчаянии Сьлядек рванулся, заработал локтями. Камень начал медленно приближаться. Вокруг по-прежнему гомонило, ахало и сладко ужасалось толпище: – Слыхали? В округе пастор Штифель снова объявился. – Тоже математик? – Он самый! По деревням ходит. Мол, последние дни наступают. – Крестьяне имущество за бесценок распродают – все одно пропадать… – Ну и?.. – Ну и пропивают, ясное дело! – Говорят, в снежной Московии кюре Аввакум, Божий человек, с епископом Спиридоном Потемкиным точный час вычислили. Когда, значит, накроемся… – Да у них годы не по-нашему считают! – Вот именно! Если и у московитян сошлось, тогда ой… – Вчера шотландец Непер, логарифмист, народ стращал… линейкой махал… – И его коллега Штофлер из Тюбингема подтверждает… Ни жив ни мертв от этих ужасов, а больше – от немилосердной давки, Петер выскользнул из тисков толпы. Затравленно прижался спиной к межевому камню. В университетской ограде помимо запертых ворот наличествовала отдельная калитка, за которой маячил бдительный сторож – детина грандиозной ширины. Интересно, а сам-то он в калитку протиснуться сможет? Разве что боком… Видать, нарочно подобрали: встанет в проходе – тараном не сдвинешь. Петера настойчиво потянули за рукав. Бродяга дернулся, но тут же вздохнул с облегчением: рядом обнаружился мирный на вид авраамит. В черных длиннополых одеждах он напоминал печального грача. Хотя, заметим, печаль на этот раз оказалась светла: лицо сына Сиона лучилось счастьем самой высшей пробы. Сьлядек невольно улыбнулся в ответ. Наконец-то перед ним оказался человек, который не пророчит себе и окружающим сто сорок восемь тысяч бед и несчастий, а просто радуется жизни. – Он таки пришел! – шепотом заговорщика уведомил Петера счастливый человечек. – Кто? – Мошиах! Реб Шабтай Цеви из Измира! Сейчас он как раз требует от султана Порты восстановить Эрец-Исраэль! То есть день-два, и все эти пожиратели свинины… Грач склонил голову набок. Счастье его слегка омрачилось. – А вы что, молодой человек, не наш? Странно… а еще со скрипкой… Дальше Петер не слушал. Вырвавшись из цепких пальцев, он сломя голову кинулся вперед, в калитку, едва не снес широченного сторожа – и опомнился только у входа в здание. Оглянулся. Авраамит мечтал у камня о лучших временах, а привратник с сочувствием грозил лютнисту толстым кулаком, не двигаясь, впрочем, с места. К университетским дверям вели ступени из мрамора. По бокам стояли два изваяния: железная змея и деревянная обезьяна. Видимо, олицетворяли необходимые качества бурша-отличника. Медная, отполированная ладонями ручка. Створка открылась величественно, без скрипа. В холле царил полумрак, рассечен косыми лучами солнца: простак-день рвался к знаниям сквозь узкие окна под потолком. Шарканье подошв – мимо прошел дородный профессор в парике и мантии. Обратиться к нему Петер постеснялся. Уж лучше студентов расспросить. Однако ни одного бурша вокруг как назло не наблюдалось. Вправо и влево вели длинные коридоры, центр холла занимала лестница на второй этаж. Бродяга ощутил душевный трепет: нечасто доводилось ему посещать храмы науки. Слава Богу, он быстро углядел дверцу под лестницей. Сообразив, что в подобной каморке наверняка обитает человек попроще – уборщик или служка, Петер решительно направился туда. Постучал. Не дождавшись ответа, постучал вторично и наудачу толкнул дверь. В лицо ударил солнечный свет. Дверца вела во внутренний двор, где прогуливались бурши и фуксы, занятые увлекательными беседами. Встревать в их разговоры бродяга не решался, памятуя вспыльчивый нрав студиозусов, чуть что хватавшихся за свои рапиры. К слову сказать, темы у разговоров были соответствующие: |