Онлайн книга «Последний Рюрикович»
|
Затем придирчиво осмотрел уже одетого Ивашку с ног до головы и похвалил: – Вылитый царевич. От этих слов в Ивашке сразу проснулись дремавшие опасения. Всплыл в памяти взволнованный шепот Дмитрия: «Беги! Убьют!» Он помрачнел, но как мог беззаботно сказал Митричу: – Я покамест во дворе погуляю. – Боярин заругает, – засомневался было бородач, но потом махнул рукой: – Ан ладно. Иди уж, покрасуйся. Токмо в лужи не лазь – сапоги запачкаешь. Ивашка мигом слетел с крыльца, нырнул в конюшню, выхватил из угла присыпанный сеном узелок и рванулся к подворотне. Но на крыльце уже стоял Митрич, встревоженно закричавший мальчику: – Погодь, погодь! – И, сойдя вниз, крепко ухватил его за плечо. – Это куда ж ты собрался? Эва, ажно харч прихватил на дорогу, – подметил он каравай хлеба, выглядывавший из узла. Ивашка исподлобья глянул на бородача, а тот продолжал, укоризненно глядя на мальчика: – Нешто так делают? Нехорошее энто дело. Ишь чего удумал. Решил, стало быть, прихватить одежку понаряднее да сбечь. Не ждал я от тебя, брат, такого. Уж чего-чего, а… – и он замолк, услышав горькое всхлипывание Ивашки: – Вить убьют меня тута, дядя Митрич, коль не сбегу я. Вот вам крест, – и мальчик быстро перекрестился на золоченые кресты видневшейся вдали церкви Преображения Спасова. – Погодь, погодь, – Митрич опешил от таких неожиданных речей, присел на корточки, не выпуская Ивашкиного плеча, и, озадаченно уставившись на мальчика переспросил: – Убьют тебя – ты рек? Ивашка в ответ быстро закивал головой. – И кто ж? – Боярин наш, лекарь царский. – Ишь ты, – Митрич весело покрутил головой, недоумевая, как такая выдумка могла прийти в голову мальцу. – Ас чего ж ты помыслил так-то? – И не помыслил я. Сказывали мне, что так будет. – Да кто ж сказывал-то? Какой шиш [107] приблудный эдакие страхи на тебя нагнал? – А вы нешто не знали? – в свою очередь строго спросил Ивашка бородача. – Нешто не вместях с боярином? – Упаси бог, – перекрестил он мальчика. – Ишь чего удумал, на невинного человека такой поклеп строишь. Да рази у меня на дитя рука подымется?! Рази смогу я, коль и захотел бы?! Да мне хучь бы царь приказал – нешто я смог бы?! Эва-а… а насчет боярина – тоже лжа великая. Почто ты так умыслил на него? Кто оболгал, скажи, не боись? – А вы никому? – После минутного колебания Ивашка решился посвятить во все Митрича. К тому ж ему ничего иного и не оставалось, ведь с минуты на минуту должен был вернуться Симон, и тогда уже спасения не жди. – Да вот тебе крест, – истово наложил на себя двумя узловатыми натруженными пальцами крестное знамение Митрич. Ивашка вздохнул и начал свой рассказ. Митрич внимательно слушал, порой открывал рот, чтобы сказать что-то, но сдерживался и только гневно хмурил брови. Наконец мальчик закончил. Бородач некоторое время молчал, потом озадаченно крякнул и спросил, в надежде увидеть добрую детскую улыбку и услышать звонкий голос: «Да пошутил я, дядя Митрич. Не серчай!» – Неужто все, что ты сказывал, – правда? Ивашка повернулся к церковным крестам и еще раз трижды перекрестился на них. – Ажно голова загудела, – пожаловался бородач Ивашке, в сомнении почесывая лоб. Делал он это со всей силой, будто надеясь, что ему оттуда удастся выскрести, если как следует постарается, конечно, единственно правильную мыслишку о том, как поступить. – Давай-ка мы с тобой вот что… – наконец решил он. – Спешить неча. Лучше всего, ежели мы боярина дождемся, и я сам его вопрошу. Поглядим, чего он нам скажет. Ивашка совсем по-взрослому, рассудительно ответил: – Убьет он тогда меня, вот и весь сказ будет. Митрич ухмыльнулся в свою густую бороду. – Ну, за енто ты не боись. Коли он хучь пальцем до тебя коснется, я его… – Он замешкался, но потом нашелся: – Вон, по стене так и размажу, аки гниду поганую. – И, заметив по-прежнему недоверчивый Ивашкин взгляд, добавил: – Ни на шаг от себя не отпущу. Не боись. К тому ж, сдается мне, что страхи твои напрасные будут. Это я не к тому, что ты мне тут сказки сказывал, а что напутал малость. Бывает такое, ага, бывает. У взрослых даже порой случается. В это время ударил колокол. Бил он тревожно и часто, призывая весь честной народ на площадь. – Эва, никак стряслось что? – Митрич вопросительно уставился на мальчика, будто тот мог дать ему ответ. – Пойдем-ка в дом. Я прикрою тебя, дабы ты опять стрекача не задал, да схожу разузнаю все. Не боись, я скоро обернусь, – сказал он уже напоследок, для надежности закрывая дверь за мальчиком на увесистый замет [108] . Вернулся он и впрямь скоро и выглядел еще более озадаченным, нежели перед своим уходом. С секунду он молча смотрел на Ивашку, затем медленно вымолвил: – А ведь и впрямь ты правду сказывал. – Дак почто колокол звонил, почто народ сбирают? – нетерпеливо выспросил мальчик Митрича. – Дык, ведь как получается-то? Убили, бают, царевича. Людишки годуновские повинны, глаголют на площади. – И он, нагнувшись к Ивашке, шепотом продолжил: – Глаголить разно можно. А как взаправду? – И подытожил сказанное: – Стало быть, ты мне сущую правду рек. – А что ж теперь будет? – жалобно спросил Ивашка. – Схорониться тебе надоть, вот чего, – произнес деловито Митрич и заторопился куда-то к себе в подклеть. – Ты иди-кось сюды. Спущайся, – раздался через минуту его голос снизу. Ивашка сошел во двор и увидел выходящего из-под лестницы Митрича, держащего в руках полушубок. – На-кось, примерь, – протянул он его мальчику, затем помог натянуть и, отойдя в сторону, критически заметил: – Велик дюже, ну ништо – чем больше, тем лучше. Там холодно, чай. – Где? – испугался мальчик. – Где, где, – проворчал Митрич. – В погребе, где ж ишо. Узелок свой токмо не забудь. Спустившись в погреб, бородач зачем-то ухватился рукой за железный крюк, вбитый в притолоку, и подергал его легонько. Затем проворчал одобрительно: – На совесть вколочено. Надежная работа. – И, поплевав на руки, опять ухватился за крюк, кряхтя и тужась изо всех сил. Затем, все ж таки выдернув его из притолоки и отскочив по инерции вместе с ним к противоположной земляной стене, ухмыльнулся в бороду: – Ан есть исчо силушка, не поубавилась. – И скомандовал Ивашке: – Полезай внутрь, а я сейчас. |