Книга Фрагмент, страница 17 – Уоррен Фейхи

«Но как вы считаете, это был фокус, фальсификация? Или это произошло в действительности?» — еще раз спросил ведущий.

«Что ж, — ответил Тэтчер, — конечно, мне хотелось бы, чтобы это было правдой — то есть мне так хотелось бы как ученому, но опять же, как ученый, я вынужден сказать: боюсь, это действительно фальсификация».

«Благодарю вас, доктор Редмонд».

Ведущий отвернулся от Тэтчера, и тот исчез с экрана.

«Что ж, вы только что…»

— Нет, ребята, — упрямо проговорил Анхель. — Это был не фокус!

Остальные, переговариваясь и высказывая свое мнение, разобрали сэндвичи и разошлись по своим кабинетам.

— О'кей, Джеффри, ты должен это увидеть. Запись у меня здесь.

— Ладно, давай.

Джеффри уселся рядом с Анхелем в их тесном кабинете, окна которого выходили на Большую гавань, и стал смотреть. На экране замелькали беспорядочные кадры последних минут трансляции «Морской жизни», записанные Анхелем.

«Если бы кто-то попытался снять плохой малобюджетный фильм ужасов, все выглядело бы примерно так», — подумал Джеффри.

Действительно, это напоминало фильм вроде «Проект „Вопящая ведьма“» в том смысле, что оператор словно бы намеренно старался не брать в кадр дешевые спецэффекты.

— Честно говоря, я тут мало что вижу, — признался Джеффри.

— Погоди. — Анхель нажал на клавишу паузы на пульте и увеличил изображение. — Вот, смотри!

Он «заморозил» кадр. Экран почти целиком закрыли несколько быстро мчащихся теней. Анхель указал карандашом на силуэт, снабженный чем-то вроде клешни краба.

— Ладно, — кивнул Джеффри. — И что?

— Это же клешня! И не какая-нибудь, а клешня ротоногого ракообразного!

Джеффри рассмеялся и потянулся за сэндвичем.

— Это нечто вроде теста Роршаха, Анхель. Вот тебе и мерещатся существа, которых ты изучаешь уже пять лет, потому что они тебе снятся во сне, ты их видишь и в утренней порции хлопьев, и в пятнах на потолке.

Анхель сдвинул брови.

— Может быть. Но я так не думаю.

Но тут и Джеффри кое-что заметил и перестал жевать. Когда Анхель увеличивал изображение, на объективе камеры были видны красные капли, а за миг до того, как камера перестала работать, появилась одна-единственная голубая капля.

Анхель открыл дверцу маленького холодильника, на которой черным маркером было написано: «ТОЛЬКО ЕДА», вытащил откупоренный пакет молока и понюхал его.

— Ну что, ты сегодня собираешься порадовать народ «Гипотезой под обстрелом»?

Джеффри отвернулся от экрана и выключил видеоплеер.

— Ага. «Гипотезы под обстрелом» никогда не прекратятся, несмотря на сильнейшую конкуренцию в лице телевизионных реалити-шоу.

«Гипотезы под обстрелом» были традицией, которой Джеффри остался верен со времен учебы в Оксфорде. Тогда на студенческих собраниях он почти регулярно высказывал еретические идеи. Потом разгорались жаркие споры. На эти собрания приглашались все желающие. Они могли насладиться зрелищем и поучаствовать в дебатах.

— Тебя все будут спрашивать насчет «Морской жизни», ты это учти.

— Да, пожалуй, ты прав.

— Ты должен сказать мне спасибо за то, что я тебя к этому подготовил.

— Справедливое замечание.

— И ты сегодня действительно будешь развивать мысль типа «онтогенез [18] определяет филогенез [19] »?

— Угу. Пристегни ремень безопасности, Анхель. Это будет тот еще вечерок.

— Интересно, когда же ты собираешься затащить к себе домой какую-нибудь из твоих студенток, Джеффри? Тебя и так уже все считают донжуаном, так что мог бы подтвердить свою репутацию. Ведь они ждут тебя после каждой лекции, дружище, а ты вместо этого вечно вступаешь в нелепые научные дебаты с какими-нибудь старперами.

— Может быть, сегодня я вступлю в нелепые научные дебаты с кем-нибудь из студенток, Анхель. От такой прелюдии я могу и завестись.

Анхель нахмурился.

— Никто никогда не уложит тебя в койку, дружище.

— Ты пессимист, Анхель. Пессимист и шовинист. Не думай об этом. Я же не думаю.

— Я думаю. А ты нет. Жизнь несправедлива! Но все-таки тебе надо чаще ложиться в постель с женщинами. В жизни есть не только биология. И в биологии есть не только биология.

— Ты прав. Ох, как ты прав.

Если Джеффри и вправду заработал репутацию донжуана, то незаслуженно. У него не хватало терпения для приятной бездумной болтовни, и он был нечувствителен к обычным романтическим сигналам. Нет, мысли всякие ему в голову приходили, но он считал ритуал флирта утомительным и совершенно ненужным.

Ему было тридцать четыре года, и в его послужном списке значилось девять сексуальных партнерш. Все это были короткие романы, и от окончания одного до начала другого всегда проходило немало времени. Джеффри привлекал к себе потенциальных мятежниц, но как только они пытались втянуть его в ортодоксальные отношения, он ускользал.

Порой, правда, у него возникали тревожные мысли — не останется ли он на всю жизнь холостяком, но все же пока не был готов променять ясность рассудка на наличие спутницы рядом с собой. Дело тут было не в тщеславии, не в каких-нибудь благородных жертвах во имя принципа. Просто он многое знал о самом себе. И в итоге понял, что вполне может остаться холостяком.

Любовь была единственной загадкой, к которой он вынужден был относиться с верой в то, что когда-нибудь ему встретится та самая, единственная, с верой вопреки очевидному. И эта необходимая иррациональность двигала его вперед, заставляла вновь смотреть за горизонт с открытой всем ветрам надеждой. Потому что самому себе он признавался в том, что одинок, а Анхель имел привычку напоминать ему об этом, чем немало раздражал.

— И как же ты собираешься приодеться к сегодняшнему рауту? — спросил Анхель.

Традиция «Гипотез под обстрелом» требовала, чтобы главный оратор непременно имел в своем наряде какую-нибудь экзотическую или историческую деталь — шляпу португальского моряка, этрусский шлем, марокканский бурнус. В последний раз Джеффри напялил не слишком убедительную тогу, и публика встретила этот наряд неодобрительно.

— Сегодня… килт, пожалуй, — сказал Джеффри.

— Дружище, — покачал головой Анхель, — ты сбрендил.

— Либо я сбрендил, либо все остальные. На самом деле я пока не понял точно, кто именно. Почему все надевают одно и то же в данном месте, в данное время? У нас у всех своя голова на плечах, и все же каждый боится прослыть немодным. Вот пример полной иррациональности и страха, Анхель.