Книга Лютая зима [= Отмороженный], страница 32 – Дэн Симмонс

На последнем повороте перед шлагбаумами автострады I-90 Курц свернул на шоссе 219. Шел снег, начало темнеть.

– Что еще это значит? – скулил Майерс, пока они не спеша катились вслед за Курцем к городу Орчард-Парк. – Здесь когда-то было гнездо Семьи Фарино, но ведь они после возвращения сестрички-монашки перебрались куда-то. Скажешь, не так?

Брубэйкер пожал плечами, хотя он точно знал, где находится новая штаб-квартира Семьи Фарино – в жилом комплексе, носившем название «Прибрежные башни», – так как неподалеку оттуда он еженедельно, каждый вторник, получал жалованье, которое через своего адвоката Альберта Белла платил ему Малыш Героин. Брубэйкер понимал, что Майерс подозревает его в том, что он получает деньги от Фарино, но не знает этого наверняка. Если бы Майерс знал точно, то он захотел бы получить то же самое, а Брубэйкер не любил делиться.

– Почему бы нам не тормознуть Курца нынче вечером? – осведомился Майерс. – У меня есть, что ему подбросить, на тот случай, если он не вооружен.

Брубэйкер покачал головой. Около парка «Каштановые горы» Курц свернул направо, и следовать за его «Вольво» в темноте и при сильном снегопаде по двухрядной дороге, на которой вдобавок было довольно оживленное движение и то и дело попадались различные знаки, ограничивающие проезд, стало еще труднее.

– Здесь мы за пределами нашей юрисдикции, – ответил он. – Если мы возьмем его здесь, то потом адвокат Курца может истолковать это как преследование.

– Наплевать на это. Мы найдем вполне правдоподобную причину.

Брубэйкер снова покачал головой.

– Тогда давай просто положим на все это дерьмо, – сказал Майерс. – Все это – онанизм какой-то, пустая трата времени.

– Скажи это Джимми Хэтуэю, – ответил Брубэйкер, призывая себе на помощь имя полицейского, убитого четырьмя месяцами ранее при таинственных обстоятельствах. Хэтуэй, который уже давно был сукой Фарино, накануне вечером позвонил Малышу Героину и сказал, что отправляется следить за Курцем, и в ту же ночь детектива убили. Брубэйкер знал об этом звонке. Хэтуэй тогда пытался заработать премию, назначенную за голову Джо Курца.

– Наплевать мне на Джимми Хэтуэя, – сказал Майерс. – Я никогда не любил этого зас…ца.

Брубэйкер окинул напарника яростным взглядом:

– Пойми, как только Курц выедет из штата, мы задержим его за нарушение режима условного освобождения.

Майерс ткнул пальцем, указывая на два автомобиля, отделявшие их машину от «Вольво».

– Выедет из штата? Да этот подонок не собирается выезжать даже из округа. Смотри, он поворачивает обратно, в сторону Хамберга.

Брубэйкер достал сигарету и закурил. Теперь, когда совсем стемнело, следить за Курцем стало по-настоящему трудно.

– Если ты так хочешь сделать его, – продолжал Майерс, – давай тормознем его завтра в городе. Сунем ему в карман пушку, выколотим из него все дерьмо и представим в окружной суд.

– Да, – сказал Брубэйкер. – Да. – Он развернул машину и покатил в направлении шоссе 219 и автострады на Буффало.

Как только Курц удостоверился в том, что автомобиль без номеров отказался от преследования, он свернул от Хамберга на боковую дорогу, выехал на автостраду, купил билет в кабинке возле шлагбаума и покатил за двести миль в Кливленд.

Приемная, кабинет и дом доктора Говарда К. Конвея находились в старом квартале неподалеку от центра города. Это был район больших старых викторианских [33] особняков, разделенных теперь на квартиры, и больших католических церквей, наглухо запертых в связи с приближением ночи или же совсем закрытых. Итальянцев и поляков, раньше обитавших в старых районах, вытесняли чернокожие, и прихожане либо умирали, либо переселялись в пригороды. Несмотря на новый стадион и музей рок-н-ролла, Кливленд, как и Буффало, представлял собой старый индустриальный город с насквозь прогнившей сердцевиной.

Если поместье Эмилио Гонзаги было крепостью, то дом Конвея представлял собой хотя и небольшой, но неплохо укрепленный форт – его окружал черный железный забор, окна первого этажа были забраны решетками. Во всем старом доме светилось одно-единственное окно на втором этаже. На табличке красовалась надпись: «Доктор стоматологии Г.К.КОНВЕЙ». Курц нажал на ручку калитки – она оказалась незапертой. Это наверняка говорило о том, что ворота соединены с домом системой сигнализации. Он подошел к парадной двери, на которой увидел кнопку звонка и динамик селектора. Курц наклонился к селектору и жалобно застонал в микрофон.

– Что надо? – Голос был молодым – слишком молодым для Конвея – и очень резким.

– У ея оят уы, – простонал Курц. – Мне ужен окъор.

– Что-что?

– Уасая жубая боль.

– Пошел вон! – В динамике щелкнуло, и селектор отключился.

Курц нажал на кнопку звонка.

– Чего еще?!

– У ея страфо оят жуы, – гораздо громче простонал Курц и принялся внятно подскуливать.

– Доктор Конвей не принимает пациентов. – Селектор снова отключился.

Курц восемь раз надавил на кнопку звонка, а потом прижал ее пальцем и больше не отпускал.

Послышался громкий топот – лестница, судя по звуку, была ничем не застелена, – и дверь резко распахнулась на длину цепочки. Стоявший за дверью мужчина был настолько громадным, что почти полностью загораживал падавший изнутри свет, – весом по меньшей мере фунтов триста. Он был молод, лет двадцати пяти, с пухлыми губами купидона и вьющимися волосами.

– Ты глухой, что ли, урод? Я тебе сказал, что доктор Конвей не принимает пациентов. Он больше не работает. Проваливай.

Курц держался за челюсть, пригибаясь, чтобы его лицо оставалось в тени.

– Мне оень нуен уной вач. Мне оень пъохо.

Громила взялся за ручку, чтобы закрыть дверь. Курц быстро вставил ботинок в щель.

– Пъошу ас.

– Ну, гад, смотри, ты сам напросился! – рявкнул парень. Он сорвал цепочку, распахнул дверь и протянул руку, намереваясь схватить Курца за грудки.

Курц точно пнул его в мошонку, перехватил вытянутую руку великана, завернул ее ему за спину и резким движением сломал мизинец.

Когда мужчина закричал, Курц перехватил громилу за указательный палец и отогнул его далеко назад, а руку вывернул так, что ладонь касалась того места, где под толстым слоем мускулов и жира скрывались вершины лопаток.

– Давай-ка поднимемся наверх, – шепотом приказал Курц, вступая в пропахшую капустой прихожую. Пинком ноги он закрыл за собой дверь, повернул охранника и, надавив на палец, заставил верзилу идти по ступенькам.