Книга Капризы юной леди, страница 11 – Элизабет Вернер

Между тем его отец вошел в свой кабинет – большую угловую комнату, высокую и мрачную, в которой находился шкаф с дорогими охотничьими ружьями, свидетельствовавшими о том, что граф – страстный охотник. У окна стоял Герман Зигварт. Увидев входящего графа, он сделал несколько шагов ему навстречу и поклонился.

– Добро пожаловать, Герман, – проговорил граф, протягивая руку. – Давно мы не виделись, очень давно! Уж в Берлине мы редко встречались, а в Эберсгофене ты точно сквозь землю провалился. Ты знаешь, что я бываю здесь только летом, и, уезжая в Италию, даже не попрощался со мной, а ограничился прощальным письмом.

– Я заходил к вам, граф, – извинился архитектор, – но не застал вас дома, а затем больше не хотел беспокоить. В Берлине у вас всегда так много дел.

– Беспокоить? Что за глупости! Ты отлично знаешь, что для тебя у меня всегда найдется время. А теперь присядем и поболтаем, чтобы я мог поближе познакомиться с твоими делами. Ну как тебе работается? Принесла ли тебе пользу поездка в Италию? Ты ведь провел там год и полгода в Риме? Мне кажется, что это слишком короткий срок для серьезных занятий и что тебе, в сущности, следовало побывать в Париже.

– Но моей стипендии могло хватить только на год, и я вынужден был считаться с этим, – возразил архитектор.

– Ты был вынужден! Ты просто был до безумия упрям. Ведь я же предлагал тебе удвоить сумму, предлагал вообще взять эту поездку на себя, но ты отказался. Не мог же я силой навязывать тебе эти деньги.

– Для меня было вполне достаточно полученной суммы, и я не хотел злоупотреблять вашей добротой. Вы и так многим для меня пожертвовали.

– Глупости! Тебе следовало бы знать, что для меня это вовсе не жертва, а между тем более продолжительное пребывание за границей, безусловно, пошло бы тебе на пользу. Теперь ты стоишь на своих ногах и строишь новую ратушу в Эберсгофене. Во всяком случае, это хоть какое-то начало самостоятельной деятельности, хотя, конечно, в таком городишке тебя не могут ни заметить, ни оценить. Ты захватил с собой проект ратуши? Мне интересно познакомиться с твоим первым самостоятельным трудом.

– Вы ошибаетесь, граф. Проект сделан не мной, а тайным советником Бергером. Как чиновник он не имеет права лично руководить стройкой и потому поручил ее мне.

– Проект не твой? – изумленно воскликнул граф. – Так почему же ты торчишь целый год в этом захолустье? Герман, я решительно не понимаю тебя.

– Я не мог найти другого места. Начинающему архитектору не приходится выбирать, надо соглашаться на то, что попадается.

– Почему же в таком случае ты не остался в Берлине? Ты же работал у Гунтрама, мог иметь постоянную работу и, даже уходя от него, мог бы попросить рекомендацию.

– На это я, к сожалению, не мог рассчитывать, – притворно спокойным тоном ответил Герман. – Я не сладил с господином Гунтрамом.

– Не сладил! Ученик с учителем? Ты еще молод, только начинаешь свою карьеру, и тебе следовало бы прислушиваться к нему! – неодобрительно заметил граф, очевидно, думая, что речь идет лишь о различии во взглядах.

Зигварт ничего не ответил. Из горького опыта он знал, что ему не поверят, что и здесь он встретит то же недоверие и пожимание плечами, с которыми ему обычно советовали подчиниться мнению учителя. Однако против этого он возмущался всей душой! Он молчал, но его рука судорожно сжимала подлокотник кресла, свидетельствуя о муке, которую он переживал во время этого экзамена.

– Ты, очевидно, переоценил свои способности, желая пробиться исключительно самостоятельно. Это ошибка молодости, за которую тебе, по-видимому, приходится платить. Ты работаешь в Эберсгофене только из упрямства, но это не только приостановка роста твоей карьеры, а даже шаг назад. Возвращайся в Берлин или уезжай в Париж и старайся наверстать упущенное. Я предлагаю тебе необходимые для этого средства. А когда вернешься и захочешь устроиться самостоятельно, мы поговорим!

Предложение было великодушным, однако Зигварт холодно ответил:

– Благодарю вас, но простите, если и на этот раз я не воспользуюсь вашей добротой. Я занимаю очень скромную должность, но она дает мне средства к существованию и позволяет повышать свое образование. Я вполне доволен.

Равенсберг вскочил, и его глаза вспыхнули огнем.

– Ну тогда оставайся здесь и губи свою карьеру единственно из-за своего упрямства и каприза. Мне уже надоело слушать на все «нет» и «нет». Я ждал от тебя большего, но если ты доволен таким жалким положением, то, значит, не годишься для того большого будущего, дорогу к которому я тебе открыл, кто хочет оставаться внизу, того трудно поднять наверх. Ступай и оставайся в Эберсгофене!

Зигварт молча поклонился и вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, граф повернулся и сделал невольное движение, как будто желая удержать его.

– Герман! – воскликнул он, но сдержался и только топнул ногой. – Нет, я не могу уступить этому упрямцу, как уже столько раз уступал. Ему необходимо наконец образумиться.

Кто знал вспыльчивого и властолюбивого Равенсберга, не переносившего малейшего противоречия даже от собственного сына, тот удивился бы, как скоро улегся его гнев.

– Упрямая голова! – пробормотал он, но уже улыбаясь, и, подойдя к столу, начал разбирать почту.

Зигварт быстро прошел примыкавшую к кабинету комнату, в передней он остановился и с облегчением вздохнул, как будто сбросил с себя тяжелую ношу. Для него всегда были неприятны эти аудиенции, он часто упрекал себя в неблагодарности человеку, которому был обязан воспитанием и образованием, который осыпал его благодеяниями, но… не мог быть благодарным. Каждый раз, когда он старался вызвать в себе это чувство, что-то возмущалось в нем, какой-то темный, враждебный инстинкт запрещал ему это, и чем больше он старался побороть себя, тем сильнее становилось это загадочное ощущение. Он боролся с этим чувством с самых детских лет, несколько минут назад он скорее согласился бы умереть, чем сознаться в настоящей причине разрыва с Гунтрамом. И снова пользоваться благодеяниями? Нет! Ни за что! Пусть все будет по-прежнему, он во что бы то ни стало сохранит свою самостоятельность.

У домика сторожа при въезде в парк Зигварт встретил графский экипаж. Окинув беглым взглядом сидевших в нем двух мужчин и даму, он удивился и обратился к сторожу:

– Кто эти господа?

– Владельцы Графенау, господин и госпожа фон Берндт.

– А господин, сидевший на переднем сиденье рядом с дамой?

– Это отец нашей молодой графини, мистер Вильям Морленд, – с важностью ответил сторож. – Они только вчера прибыли.

Зигварт слегка улыбнулся. Он кивнул головой сторожу и пошел дальше.

Итак, его посетил сам Вильям Морленд, американский миллионер. А он сам так бесцеремонно обошелся с ним вчера! Но что могло побудить этого господина явиться к нему, назвав лишь имя, а не фамилию, и упорно сохраняя инкогнито?

Сперва Зигварт увидел в инциденте только комическую сторону, но потом стал досадовать, находя его глупым. Вот уже год, как он сидит в этой глуши и сердится на судьбу, не дающую ему выйти из тяжелого положения, этот человек, отыскавший его в этой глуши, держит в своих руках тысячи нитей, благодаря которым можно вернуться в мир, в жизнь, – и что же? Зигварт сам выпроводил его за дверь, наговорив кучу грубостей! Он, конечно, уже не вернется.