Книга Его батальон, страница 20 – Василь Быков

Волошин коротко простился с молчаливым, подавленным сегодня Муратовым и пошел в роту Самохина – надо было выяснить наконец относительно главной для них высоты, «Большой». Хотя он и понимал, что ночью силой двух бойцов немного чего разведаешь на довольно широком и мерзлом склоне, но все же. По крайней мере, хоть одна обнаруженная там мина позволила бы ему определить, что высота заминирована и что без ее разминирования нельзя начинать атаку. Но будет хуже, если они там ничего не обнаружат и он завтра влезет с батальоном на минное поле.

В этот раз комбат легко нашел в темноте над болотцем маленький блиндажик Самохина, возле которого его встретил старшина Грак. Он сказал, что лейтенант прилег отдохнуть и оставил его, Грака, дождаться возвращения с высоты разведчиков, которые все еще не вернулись. Комбат минуту молчаливо постоял возле траншейки, послушал: на высоте по-прежнему было тихо и глухо, ни один звук оттуда не долетал против ветра, и Волошин решил возвращаться на свой КП.

– Придут разведчики – сразу ко мне.

– Есть, товарищ комбат.

Дело с разведкой неожиданно затягивалось на обоих направлениях, и это не могло не беспокоить комбата. Особенно тревожила высота «Большая». Что-то очень уж долго не возвращался сержант, только бы он не напоролся там на боевое охранение немцев, думал Волошин. Пробираясь в темноте на свой пригорок с НП, он то и дело останавливался и слушал. Однажды ему показалось, что он слышит долетевшие с высоты голоса. Но, по-видимому, это были голоса немцев, потому что если бы разведчики были обнаружены, то наверняка бы вспыхнула перестрелка – без перестрелки не обошлось бы. Но пока там было тихо, теплилась надежда на удачу разведки.

В траншее НП дежурил уже не Прыгунов, а Титок, он тоже узнал комбата и не окликнул его, а лишь негромко потопал ногами, давая тем понять, что не спит, наблюдает и греется.

– Ну как, все тихо? – спросил Волошин.

– Тихо, товарищ комбат. Только машины урчали.

– Где урчали?

– Да там, на горбу этом.

– На горбу и будут урчать. Укрепляются.

Он прошел по траншее и поднял угол палатки на входе в свое жилище. Теперь тут было ненамного теплее, чем в поле, печка-бидон уже не горела, но карбидка тускло светила над ящиками. На его появление в углу возле телефонного аппарата завозился, начал продувать трубку заспанный, с поднятым воротником Чернорученко, рядом спал под полушубком, вытянув ноги, Гутман, возле которого калачиком свернулся намерзшийся за долгое дежурство Прыгунов. От ящиков поднял сонное лицо Маркин:

– Ну что, вернулись разведчики?

Волошин устало опустился на свое место по другую сторону ящиков, расстегнул крючок воротника и ослабил ремень. Усталое, натертое одеждой и ремнями тело жаждало расслабиться, обрести покой, хотелось вытянуть ноги, только вытянуть тут было негде.

– Из полка звонили? – вместо ответа спросил Волошин.

– Гунько обзывался два раза. Приказал сразу же доложить, как придете.

– Сна на него нет, – проворчал комбат и потянулся к Чернорученко за его трубкой.

Телефонист на том конце провода, наверно, дремал и хотя ответил на позывной, по потом опять смолк, комбат подождал и повторил вызов. Наверно, Гунько тоже спал и не сразу взял трубку. Наконец, приглушенный расстоянием, послышался его недовольный голос:

– Да, слушаю.

– Двадцатый «Березы» слушает, – сказал Волошин.

– А, Волошин! Ну как обстановка? Как подготовился? Все у вас готово?

– Что готово? – сказал Волошин, не скрывая своей досады от этого обычного в таких случаях вопроса. – Был у Иванова, огурчиков кот наплакал. Какая же поддержка будет?

– Будет, будет поддержка. Это не ваша забота. Об этом позаботятся кому надо.

– Это мне надо, – со сдержанным раздражением возразил комбат. – Я атакую, а не кто другой. Потому и забочусь.

– Вот, вы атакуете, вы себя и готовьте. Свое хозяйство готовьте. У вас все готово?

– Еще не вернулись разведчики. А на высоте «Малой» еще неизвестно кто: наши или немцы.

– Это на какой? За болотом? А там никого нет. Та высота не занята.

– А если все-таки занята?

– Да ну, ерунда, Волошин! Вам все черти снятся. Вчера мои разведчики вернулись – там пусто.

Волошин сокрушенно вздохнул – вчера! За ночь тот бугор можно трижды занять и трижды оставить, а майор все будет ссылаться на вчерашние данные его разведчиков.

– Товарищ десятый, я прошу разрешения перенести срок сабантуя на час раньше, – уклоняясь от бесплодного теперь спора, сказал он. Командир полка, судя но его продолжительной паузе, не понял или даже удивился его необычной просьбе.

– Это почему?

– Ну раньше, понимаете? Пока не рассветет.

Майор опять помолчал, наверно, подумал и отказал.

– Нет, нельзя. Действуйте по плану. План, понимаешь, уже утвержден. Наверху. Так что... По плану.

Волошин скрипнул зубами, но промолчал и, поскольку Гунько тоже неопределенно молчал, опустил клапан трубки и положил ее поперек телефона. Маркин, наверно, прогнав свой сон, вопросительно уставился в недовольное лицо Волошина.

– План! Гляжу, завтра нахлебаешься из-за этого плана, – не сдержался комбат и выругался.

– Если уж план, то точка, – все поняв, со вздохом сказал Маркин. – Теперь Гунько от него ни на шаг...

– Хотя бы уж план, а то... В шесть тридцать атака. Почему в шесть тридцать. Только-только рассветает. Что не сделано за ночь, уже не сделаешь – некогда. И люди не отдохнут как следует. В шесть надо уже завтраком накормить. Ни доразведать, ни осмотреться... Но им же надо до полудня об исполнении доложить. Чтобы успели их продвижение в суточную сводку включить. Потому и эта спешка.

Волошин не мог сдержать раздражения, хотя минуту спустя и пожалел о том. Он был человек дисциплинированный, и оспаривать решение командира полка, да еще в присутствии подчиненных, было не в его правилах. Но и сдержаться он тоже не мог, столько уже накопилось в его душе за эту беспокойную ночь.

– Ладно! – сказал он больше себе, чем Маркину. – Вы отдыхайте, Маркин. До четырех ноль-ноль. В четыре я вас подниму, сам часик вздремну.

– Да, я сосну, – согласился Маркин, но все сидел, уставясь в какую-то точку на светлой под фонарем доске ящика.

– И это, дайте мне вашу бритву, – попросил комбат. – Побриться надо.

Маркин достал из кирзовой сумки аккуратно завернутую в обрывок газетки бритву, мыльницу и маленькое, треснувшее посередине зеркальце. Комбат начал готовиться к бритью, а начштаба расслабленно сидел, неопределенно глядя на его приготовления.

– Так я лягу, – полувопросительно сказал он наконец, и Волошин подтвердил:

– Да, да, ложитесь. До четырех.