Онлайн книга «Его батальон»
|
Комбат не перебивал и не переспрашивал, он ждал, давая Нагорному выговориться о том, что занимало больше всего. Факт появления там спирали Бруно не облегчал положения, скорее наоборот. Но важнее все-таки было узнать о минах. – Мы, значит, до самой траншеи доползли, слышим, они гергечут... Вдруг и сзади как зашурудят что-то, да так сильно... – Как то есть зашурудят? – не понял комбат. – Ну спираль на кольях растягивают. И запутали нас, как карасей в пруду. Ну а тут его и ранило... – А мины? – нетерпеливо спросил Самохин. – Что? Так мин нету. Мы не нашли. Да и те, с проволокой, ходили так, смело. Волошин внутренне вздохнул с облегчением, тревожное напряжение, охватившее его с самого начала этого переполоха, понемногу спало. Самое худшее из его опасений, кажется, не оправдалось, мин не было, и разведчики, хотя и с одним раненым, вернулись в роту. Было бы хуже, если бы они, живые или мертвые, остались за проволокой. Но эта спираль Бруно! Еще ее им не хватало, как бы в ней не застрять поутру. – Что, сильно ранен? – тихо спросил он бойцов, возившихся с раненым. – Не поймешь, все в крови, – ответил кто-то из них. Вера молчала. – Гранатой его, – уже немного отдышавшись, сказал Нагорный. – Этот гад, фриц, услыхал и – гранатой. Как раз возле его разорвалась. Осколками. – Молодец, не бросил, – сказал капитан и впервые с неприязнью подумал о Кабакове, вместо которого на бруствере лежал этот Дрозд. Получилось куда как негоже – тот своей неприкрытой трусостью выгадал себе жизнь. А этот? Неизвестно еще, выживет ли. – Такой тарарам устроили, – сказал Самохин о немцах. – Как ошалели просто. Думал, тоже спекусь, но... Едва вытащил. – Быстро перевязывайте и в тыл. Старшина Грак! – Я, товарищ комбат! – Лично займитесь. Раненого быстро в санроту! – Есть! Стрельба все-таки постепенно утихала, постреливали лишь два пулемета с флангов, остальные вроде замолкли. Только ракеты с короткими промежутками все светили над склоном, наверное, немцы опасались новой вылазки разведчиков и старательно освещали склон. Теперь становилось понятно, почему они избегали светить в первой половине ночи – устанавливали препятствие, обносились этой проклятой спиралью Бруно. Да, конечно, если промедлить еще пару дней, то на склонах высоты появится не одна спираль, будет и минное поле, и проволочное заграждение в три кола, а может, и кое-что другое. Действительно, генерал прав: надо спешить. Все бы ничего, если бы была своя минрота, а у Иванова было побольше снарядов, и он бы мог как следует поддержать пехоту. Во время атаки да и потом, на высоте. Теперь стало ясно, что немцы устраивались прочно и надолго, что так просто высоту они не отдадут, будут драться за нее упорно. Видно, чем-то она им приглянулась, эта высотка. В траншейку прибежал младший лейтенант Ярощук, разглядев здесь комбата, боком протиснулся к нему в своем драном, обшарпанном полушубочке. – Куда это вы запропастились, Ярощук? – с укором сказал комбат. – Все поле облазил, так и не нашел. – А я тут. Вон, четыреста метров каких. Хотел рубануть давеча... А что? Они вон как лупят, а нам молчать, что ли? – Не стоит, – сказал комбат. – Поберегите прыть. Понадобится. – Прыти-то хватит. – И боеприпасы тоже. Вы вот что, Ярощук: к утру подтащите пулеметы поближе. Начнется атака, будете поддерживать. Огнем через болото. Вот тогда и покажете прыть. – Есть. Я сейчас. Я уже тут и позицию присмотрел. – Вот давайте, – закончил с ним разговор комбат, и Ярощук побежал в темноту, к своему взводу ДШК. – Ах гады, испортили отдых, – поежился на ветру Самохин. В траншею возле блиндажа как-то украдкой от комбата соскочила и исчезла Вера. Раненого уже перевязали, и старшина Грак с двумя бойцами понесли его в тыл. – Хороший боец был, – с сожалением сказал Самохин и погрозил в темноту. – Ну а тому хрену я покажу. Покажу, как за чужие спины прятаться. Сачок чертов! Комбат знал, кого он имел в виду, но промолчал. Трудно в таких вещах разобраться, еще труднее предусмотреть все их тонкости. В душе он тоже был зол на Кабакова, но все-таки показывать ему что-либо не стал бы. Еще неизвестно, что в самом скором времени ждет самого Кабакова. Как бы его удел не оказался похуже. – Ну что ж, – сказал комбат. – Скоро завтрак. Кормите бойцов и... Ваша, Самохин, полоса отсюда и прямо по склону. Восьмая чуть примет вправо. Направляющим пустите взвод Нагорного, ему дорога знакома. Впрочем, приказ еще отдам. – Ясно, товарищ капитан. Как там, артиллерии не подкинули? – Нет, не подкинули, Самохин. Снарядов немного дали. По двадцать штук на орудие. – Только по двадцать? Маловато. – Что делать. Вся надежда на взвод ДШК. Если Ярощук не подведет. – Не должен. Он боевой младшой. – Он-то боевой, да... Волошин не стал уточнять своих еще во многом ему самому неясных сомнений – перед боем всего не учтешь, что-то все равно вылезет, неожиданное и чаще всего неприятное, вынуждающее быть настороже и решительно ко всему готовым. Оглядываясь на высоту, он пошел в роту Кизевича. Главная забота ночи наконец свалилась с его плеч, без мин управиться будет легче во всех отношениях. Но по-прежнему неясно было с высотой «Малой» – кто там? Или действительно наши и он напрасно сомневается, гоняет людей и порет горячку? Как и подобает дисциплинированному ординарцу, Гутман все время держался сзади, но вдруг несколько шагов подбежал и поравнялся с комбатом: – Теперь Самохин покажет кузькину мать этому Кабакову. Через него ж Дрозд пострадал? – Через него, да, – подтвердил комбат. – Я б его, эту гниду!.. Ух, ненавижу трусов! – Да? Сам никогда не боялся? – Я? Боялся, почему? Но чтоб за других прятаться!.. Этого за мной не было. – Видишь ли, Гутман, все дело в том, что люди в жизни все разные, разными приходят на фронт. А тут вдруг ко всем одни требования, и, конечно, не все им соответствуют. Надобно время притереться, а времени-то и нет. Вот и получаются... несоответствия. – Ага! Кому-то как раз. А другим страдать? Нет, так я не согласен. – Конечно, за других страдать – непорядок. Но приходится. На войне все приходится. – Нет, я так не хочу. Мне так неинтересно. Так даже страшно. – А как же ты хочешь? – Я? Чтоб с музыкой! Чтоб помнили, гады! У меня больно к ним счет большой. Одной родни было в Киеве человек тридцать. Мне их много надо угробить. Может, отпустите меня в роту, а, товарищ капитан? |