Книга Остров обреченных, страница 47 – Богдан Сушинский

Аборигены не стали ждать рассвета и решили уже сейчас разведать, кто к ним прибыл и чем у этих пришельцев можно разжиться. Две их лодки отчалили от освещенного месяцем берега и направились к «Королю Франциску».

– Всем отойти от борта и спрятаться за пристройками, – послышался голос командора Брэда. – У них луки, и кто знает, что этим туземцам придет в голову.

Однако Маргрет и Рой к совету его не прислушались. Впервые решившись постоять на палубе вот так, близко друг к другу, почти в обнимку, они ждали, когда лодки пристанут к бортам судна.

Судя по всему, аборигены были настроены миролюбиво. Один из тех, что находились в лодке, приставшей к правому борту, – рослый, статный парень – спросил на ломанном французском, кто они такие, откуда прибыли и что им нужно на острове. Дюваль ответил, что прибыла эскадра Его Величества короля Франции, и поинтересовался, есть ли на острове англичане.

Индеец, представившийся как сын вождя племени, ответил, что сейчас англичан нет, но несколько дней назад они наведывались сюда. Он утверждал, что это были пираты, и воинам племени пришлось сражаться с ними. Двух пиратов они убили. Костры и барабаны – праздник в честь победы над пиратами.

Индеец поднялся на борт, и переговоры их продолжились. Однако Маргрет они уже не интересовали.

– Постараемся попасть на берег с первой же шлюпкой, – сказал Рой. – Тогда у нас будет больше времени побродить по острову, насладиться родниковой водой и… осмотреться.

Маргрет поняла, что он имеет в виду, но энтузиазма не высказала:

– Боюсь, что мне вообще не позволено будет сойти на берег, – с грустью молвила она.

– Такого не может быть!

– Вдруг адмирал решит, что я сбегу, чтобы дождаться судна, направляющегося в Европу? Или же останусь здесь навсегда.

– Он может решать, как ему угодно. Но я поговорю с Дювалем. А он – с командором… Уговорим переправить нас на остров еще на рассвете, пока адмирал с похмелья не пришел в себя.

– Ладно, попытайся, – потерлась норд-герцогиня щекой о плечо Роя. – И если остров нам понравится…

– Ты действительно решилась бы провести на этом острове хотя бы несколько месяцев?

– Дюваль сказал, что в Канаде климат такой же, как в Шотландии. А в Шотландии, насколько мне известно, дожди и очень суровые зимы.

Она хотела еще что-то добавить, но в это время за спиной, в переходе, послышались скрип настила и чьи-то шаги. Рой и Маргрет сразу же отстранились друг от друга, а герцогиня еще и отступила на шаг, в сторону своей каюты.

– Уж не собираетесь ли вы бежать, ангелочки мои? – узнала она по сипловатому, захлебывающемуся голосу боцмана Роша.

– Когда решусь на это, приглашу вас в сообщники, боцман, – ответила Маргрет. – Но прежде донесу на вас адмиралу.

То ли не поняв подтекста сказанного, то ли не желая оказаться в неудобном положении, боцман подобострастно хихикнул и, подавшись к борту, не стесняясь, присмотрелся к Рою, пытаясь узнать его.

– Прекрасная ночь, а, Парижанин?

– Чувствую себя, как на берегах Сены.

– «Как на берегах Сены» ты почувствуешь себя, оказавшись на вертеле, над одним из костров местных людоедов.

– Так они – людоеды?!

– Одно из блюд у них так и называется: «Парочка влюбленных французиков».

Когда он ушел, Маргрет приоткрыла дверь каюты и рассмеялась:

– Наконец-то адмирал узнает имя того, кто тайно посещал меня много ночей подряд.

– А он уже знает… что кто-то посещал?! – испуганно напрягся Рой.

– Конечно.

– И у кого-то расспрашивал обо мне?

– Еще бы.

– У старшего штурмана?

– У штурмана, возможно, тоже. А вот у меня – точно. Не далее, как вчера.

Рой опешил. Ему-то казалось, что для адмирала и прочих офицеров корабля его визиты все еще остаются величайшей из тайн Великой эскадры.

– И что… адмирал?..

– Что вы хотите услышать от меня, шевалье?

– Злился, требовал назвать мое имя?

– Зачем ему ваше имя, шевалье. Ему нужна была я, а не вы, – почему-то вдруг решила до конца быть откровенной герцогиня. – Пытался шантажировать…

– Чтобы заставить назвать мое имя? – вновь не понял Рой.

– Чтобы заставить забыть… ваше имя, шевалье. Но всегда помнить его, Жака-Франка де Роберваля.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Рой, чувствуя, что петли вешателей боцмана Роша ему не миновать.

Маргрет вновь рассмеялась. И д’Альби заметил, как раскрепощенно чувствует она себя, и как мало осталось в ней от той кроткой девушки, которую он знал там, в Париже, когда украдкой встречался с ней у швеи герцогини Алессандры. За недели морского путешествия она явно повзрослела, почувствовала себя независимой, приучилась подавлять в себе страх и поддерживать самоуверенность.

– Это так мило… что вы ничего не понимаете, мой шевалье. Очевидно, в этом и есть ваше спасение.

Тем временем переговоры командора и старшего штурмана с сыном вождя островного племени были завершены и, получив кое-какие подарки, индейцы отправились назад, к кострам своих соплеменников.

– То, что адмирал будет знать, что я… Ну, что мы с тобой… Тебя это не пугает?

– Наоборот. Я должна была поведать ему об этом с самого начала, со дня твоего появления на «Короле Франциске».

Сказав это, норд-герцогиня вошла в каюту, оставив при этом дверь открытой.

«Господи, какая удивительная ночь! – пронеслось в сознании Роя д’Альби, когда он вступал во мрак корабельной кельи, пропахшей женскими пряностями. – И какое же блаженство божье заключено в том, что ночь эта принадлежит мне, что она принадлежит нам».

– Я хочу, – словно бы продолжила его мысль Маргрет, – чтобы эта ночь была самой страстной и самой нежной из всех, нами прожитых. – Это наша… ночь, – пылко прошептала Маргрет, ощущая на своей талии сильные руки парня. – Ночь любви – это ночь, после которой не страшно ни быть побитой камнями на городской площади, ни взойти на эшафот молвы, ни быть преданной огню инквизиции. Ночь любви – это когда греховное единение тел освящается святостью единения душ, а экзальтация взбунтовавшейся плоти озаряется бунтом стреноженного условностями духа. Это наша ночь, ночь, в которую мы – еще не муж и жена, поскольку для этого мы слишком страстны и бесстыдны; но и ночь, когда мы уже не любовники, поскольку для этого мы слишком сроднены и целомудренны. Это наша ночь, – она помогала Рою срывать с себя остатки одежд, – ночь плотской вседозволенности, при которой ты можешь меня брать, как захочешь; шептать мне все что тебе вздумается, и делать со мной все что тебе взбредится, но с одним-единственным условием: судить ты меня при этом будешь только так, как судишь самого себя, и только по понятиям и представлениям высшей судьи нашей – Любви!