Онлайн книга «Да будем мы прощены»
– Тридцать минут до закрытия. В без десяти: – Десять минут. Без пяти пять я кладу карандаш. Появляется Ванда, я ей показываю несколько страниц, начерканных карандашом на листах блокнота. – Вы рассчитываете вернуться? – спрашивает она. – Надеюсь. Это невероятно волнующее открытие. Я только-только приоткрыл крышку. – Я передам миссис Эйзенхауэр, что вам понравилось. – Спасибо вам. И за вашу помощь тоже. Доброго вам вечера. Она улыбается. Я еду домой, преисполненный еще большей любовью к Никсону, восхищаясь его разносторонностью, его тонкостью, его искусством в описании поведения людей. Останавливаюсь купить китайской еды, доезжаю до дома, устраиваюсь за столом в столовой и рассказываю все Тесси. Разговариваю с собакой, хлебая острый суп, и одновременно пишу с максимальной скоростью. Записываю все, что могу вспомнить, все изгибы мысли Никсона, глубины характера, юмора, такого темного и едкого, открывающего уровень рефлексии куда более глубокий, чем можно было предположить у Никсона по внешним признакам. Я думаю о том, как эти рассказы переопределят личность Никсона, изменят историческую науку – в частности, мою книгу. Пишу без остановки около часа, а потом вспоминаю соглашение о конфиденциальности и говорю себе, что сейчас я работаю только для себя, это черновой вариант, первые впечатления. Углубляясь, ловлю себя на желании описать характеры, текст детально. Я чувствую, будто мне заткнули пасть, облапошили, использовали, обвели вокруг пальца, и начинаю строить планы. Если родственники отрицают, что материалы существуют, если они не каталогизированы, то трудно будет что-нибудь доказать, куда-нибудь обратиться. Но меня не оставляет надежда, что Никсоны – люди разумные. Наверное, они захотят, чтобы я оставил его такого, как есть, во всей его славе и сложности. Сейчас интересно, какой будет следующий шаг. Есть у меня телефон Джулии? Пролистываю определившиеся номера. Терпение, говорю я себе. Пусть события идут своим чередом. Телефон звонит. – Добрый вечер, это мистер Сильвер? – Вероятно. С кем имею честь? – Джеффри Орди-младший, из фирмы «Вурлитцер, Пулитцер и Орди». – Какой мистер Сильвер вам нужен? – Простите? – Джордж или Гарольд? – Учитывая положение вещей, я делаю вывод, что Джордж в данный момент к телефону подойти не может, – отвечает он с некоторой досадой. – Да, верно. – Извините, что звоню так поздно. – Ничего страшного, меня целый день не было. – Я прямо к делу. Завтра в одиннадцать утра слушания в «Уайт-плейнз» по поводу автомобильной аварии вашего брата. Мы забыли вам сказать. Туда привезут и Джорджа – первое его появление на публике. Прессы будет полно. – Завтра? – Как я уже говорил, тот, кто должен был вас известить, просто забыл. – У меня завтра ленч, очень важный, с человеком, которого я не могу себе позволить подвести. – Я только передаю информацию. – Звучит как нечто очень важное, но что при этом в более широкой перспективе можно и пропустить, – если это первое появление, то наверняка будут и другие. – Верно. – Одиннадцать утра, «Уайт-плейнз». – Именно так. – Джордж там будет. – Подтверждено в суде графства. – Я постараюсь. В следующий раз было бы приятно узнать заранее. – Приму во внимание. Доброй ночи. В эту ночь мне снится лежащий на полу Никсон в сером костюме и белой рубашке. Голова на взбитой диванной подушке, тело извивается из стороны в сторону, будто он пытается развязать узел. Здесь же Пэт, в красном платье, расхаживает по комнате, переступает через него. В этом сне Никсон пытается под платье заглянуть. – Чулки, а трусов нет? – спрашивает он удивленно. – Это удобно? – Да, – отвечает она. Звонит телефон. – Слушай, ты, сукин ты сын… – орет на меня голос без тела. Я в ужасе. Это же он, Ричард Никсон мне звонит! – Ну ты и наглец! – продолжает орать он, а я постепенно прихожу в себя. Это все-таки не Никсон, а отец Джейн. – Как подумаю про тебя или твоего братца, сразу противно становится. Она меня соблазнила, говорю я про себя, но вслух этого не произношу. – Я хочу, чтобы ты никогда не забывал, что натворил. – Постоянно об этом думаю. Но я знаю, что его это слабо утешит. – Мы слышали, что дело идет к разрешению, катится своим ходом, будет слушание, пресловутый топор готов упасть, и, в общем, за детей волнуемся, – говорит он. – Дети сейчас в школе. – Хватит уже с них. Мы считаем, что они должны остаться в стороне от всего этого. – Сейчас у них все хорошо. – Мы считаем, что ты должен куда-нибудь их увезти. – Я на позапрошлых выходных видел Нейта, в родительский день – он потрясающий спортсмен. – Не надо, чтобы в них пальцами тыкали, когда все это будет происходить. – И Эшли пару дней назад звонила. У нас был чудесный телефонный разговор – по-настоящему душевный. Будто мы вместе прошли через какое-то испытание. – Ты, чмо, – говорит он. – Ты меня вообще не слышишь, что ли? Мы считаем, детей надо увезти из страны. – Куда? – Ты бы мог съездить с ними в Израиль. – Они не говорят на иврите. И вообще едва осознают, что они евреи. Тишина. – Ох, дерьмо ты скользкое! – говорит наконец отец Джейн. – Ладно, про Израиль я пошутил. – Ничего себе шуточка. Разве можно еврею шутить про Израиль? – А спать с женой брата, пока брат в дурдоме, можно? Я вот что хотел сказать: ты их должен куда-нибудь увезти подальше, чтобы вся история им по мозгам не стучала. Без разницы куда. – Не знаю, что сказать. – Слушай, идиот, я тебе заплачу, чтобы ты их увез. – Они в школе, – отвечаю я. – А по делу: если хотите их куда-нибудь увезти, так запланируйте себе отпуск и скажите мне, когда поедете. – Сейчас я могу только о себе и своей жене заботиться, – говорит он. И я слышу, как он плачет. Одиночный возглас, глубокий, ревущий всхлип. Потом он вешает трубку. Я вывожу собаку. Утреннее небо густо-синее, полное обещаний и возможностей. Оно невероятно оптимистично – иными словами, нервирует меня, слишком высоко ставит планку. Для поездки в суд и для ленча я одеваюсь в один из серых костюмов Джорджа, надеваю белую рубашку и синий галстук. Синее кажется мне более оправданным, чем красное – сигнал агрессии. Меня грызет ощущение неизбежного рока. |