Книга «Нехороший» дедушка, страница 3 – Михаил Попов

— Что началось?

Ипполит Игнатьевич снова как бы втянулся куда-то внутрь себя, словно испугавшаяся улитка.

— Нас туда не пустили.

— Кто? — оживилась Майка. Кажется, она обожала конфликтные ситуации.

Старик отвернулся, что-то про себя бормоча. Я чуть не выругался.

— Так что, едем в имение?

Ипполит Игнатьевич отрицательно покачал головой:

— В отделение милиции.

Вот этого мне бы не хотелось. Прогулки на свежем воздухе — это одно, а душераздирающие сцены в присутствии представителей власти меня не манили. Впрочем, о том, что я свидетель, он меня предупредил с самого начала. И считает, что я обещал им быть. Да черт с ним.

— Поехали.

Несмотря на субботний день, у отделения РОВД шла обычная жизнь. Впрочем, кто их сравнивал, жизни отделений, в будни и выходные. На стоянке перед одноэтажным зданием с зарешеченными окнами уазик и красиво разрисованный синей краской «форд», кучка людей в форме, стоят кружком, курят и смеются. Стоят прямо у стенда: «Их разыскивает милиция». Из отделения вышел какой-то майор и, не глянув на нас, захрустел песочком в направлении «форда».

Не знаю, как кто, а я тоскую в отделениях милиции больше, чем в других казенных заведениях. И знаю почему. Здесь пахнет караулкой, я отслужил двадцать пять лет назад, а запашок строевой безысходности все еще сидит в порах памяти. Но в этот раз интереснее было наблюдать не за прустовскими изгибами сознания, а за поведением реальных людей.

Ипполит Игнатьевич решительно вошел внутрь, приблизился к полупрозрачной перегородке, за которой томился дежурный в окружении телефонов, и постучал набалдашником трости в окошко. Окошко в перегородке отворилось. Ипполит Игнатьевич строго спросил, может ли он видеть офицера по имени Рудаков.

— Майор Рудаков только что вышел.

— Мне нужно с ним поговорить.

— А что я могу сделать? — пожал плечами лейтенант.

— Это очень важно!

— Он уехал.

— Верните его!

С каждой новой фразой голос старика становился громче и неприятнее.

Лейтенант демонстративно снял трубку молчащего телефона и отвернулся. Ипполит Игнатьевич еще раз требовательно поработал тростью по стеклу. Дежурный гневно встал.

— Вы что там, гражданин, сдурели?!

Открылась дверь, и вошли двое милиционеров, можно было подумать, что на звук начинающегося скандала, но, скорей всего — совпадение. Они похлопывали своими дубинками по своим левым ладоням, как будто работая на холостом ходу, в ожидании настоящего дела. Милиционеры присматривались. Старик одет хоть и скромно, но прилично, немедленно применять к нему «демократизаторы» вроде бы неловко.

Дежурный вылетел из-за своей стенки:

— Ты чё буянишь, дед?

— Чего ему надо? — спросил один из милиционеров и посмотрел в мою сторону, будто прикидывая, не нужно ли и мне того же.

— Рудакова требует, — пояснил дежурный.

Ипполит Игнатьевич истово кивнул:

— Приведите его! Иначе сами будете виноваты. Я этого не хотел! — Старик почти взвизгнул под конец фразы.

Милиционеры посмотрели на дежурного.

— А где Рудаков?

— Да уехал только что. Приходите, гражданин, попозже. Вечером.

— Я из Москвы, и ждать нельзя. Может, ему уже вообще нельзя за руль садиться!

— Что он несет? — переглянулись милиционеры. — Больной?

— Мешаете, гражданин. — Дежурный рванулся к зазвонившему на рабочем месте телефону.

— Я вас очень прошу, — обратился старик к сержантам с черными палками. Те поморщились. Ситуация была дурацкая.

Открылась дверь, и вошел майор, он вел за руку Майку и снисходительно улыбался. Нет, скорее это она его вела за руку. Черт, я не отследил момент, когда она выскользнула из дежурки. Инициативный, но дискомфортный ребенок.

— В чем дело? — вальяжно поинтересовался майор. Все тихо обрадовались его появлению, особенно дежурный. При появлении погон с большими звездами обстановка у нас обычно нормализуется. Не на этот раз.

— Вы ведь Рудаков?

— Да. — Майор перестал улыбаться.

Ипполит Игнатьевич судорожно вздохнул, потом медленно, сдерживая свое падение упертой в пол тростью, рухнул на колени перед чином:

— Умоляю вас, умоляю!

Майор отнял свою большую, добрую руку у девочки и раздумывающе накрыл ею подбородок.

— В чем дело? — спросил он еще раз, но уже как власть, способная не только мирно поддерживать порядок, но и карать.

Из глаз Ипполита Игнатьевича потекли слезы, причем с разной скоростью.

— Умоляю вас, сядьте в тюрьму, товарищ майор Рудаков!

— А-а, — мощно поморщился офицер и отступил на полшага. Он понял, с кем имеет дело. И я сразу же вслед за этим сообразил, что происходит. — Уберите его отсюда. — Обратился ко мне Рудаков, мгновенно определив, что я имею прямое отношение к ситуации. Было понятно, что лучше последовать этому полуприказу-полусовету. Я наклонился, пытаясь взять старика под локоть, но он резко и больно ударил меня своей тростью.

— Товарищ майор Рудаков! Сдайтесь в тюрьму и скорее в суд, вам дадут три года или пять, а то будет хуже: и я этого не хочу. Я хочу, чтобы справедливо. Вы ведь без умысла, вы ведь по пьянству, а Анну Ивановну все равно уж не вернешь…

Очевидно, подчиняясь не замеченному мною сигналу майора, милиционеры технично подхватили старика и повлекли вон с дежурной территории. Он не сопротивлялся, только все время вещал слабеющим голосом:

— Я не виноват, я не виноват, вы все свидетели — и милиция, и вы, Женя… И ты, девочка, тоже запомни, что я не хотел зла товарищу майору!..

Рудаков повернулся ко мне:

— Отвезите его куда-нибудь в больницу, что ли. И не надо ему сюда больше приезжать. Как бы с ним самим чего не случилось… — Рудаков спохватился: — Я имею в виду сердце.

— Понимаю.

Ипполита Игнатьевича удалили из помещения. Майка побежала за ним.

Майор вздохнул. Снял фуражку, затем вновь надел. Начал говорить. С некоторым усилием:

— Следствием установлено точно: вина пешехода. А пить мне вообще нельзя — диабет. И нервы на пределе. Напарника моего, с которым мы тогда были в машине… Он вчера вечером с балкона упал. Семь переломов.

— По своей вине? — спросил я по инерции и понял, что в данном контексте это плохой вопрос.

— Идите, — сухо сказал майор.

Всю обратную дорогу Ипполит Игнатьевич сидел на заднем сиденье и тихо бредил, обращаясь в основном к Майке, видимо, как к представителю подрастающего поколения, которое будет лучше нас, людей зрелых и пожилых, будет более справедливым и честным, и не станет ломиться в метро, не заплатив за проезд.