Книга Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки, страница 125 – Юрий Колесников

Исключение составляли лишь отдалённые районы, где была большая разница во времени с Москвой. Но в кабинетах, имевших особые телефоны ВЧ («кремлёвка»), в поздние вечерние, а то и ночные часы специальные дежурные были готовы тотчас же ответить на московский звонок.

С началом военных действий все без исключения партийные, советские, хозяйственные и прочие крупные предприятия перешли на круглосуточное дежурство, а руководители – на казарменное положение. Об отклонении от подобных обязанностей не могло быть и речи.

Секретариат наркома бросился на поиски Баштакова. А так как при казарменном положении, на котором с первого дня войны находился весь оперативный состав НКВД, Баштаков мог уйти лишь в столовую, то там его и разыскали.

Через считанные минуты, с трудом переводя дыхание, он появился в секретариате главы ведомства. И почти тут же предстал перед наркомом с «делом» Серебрянского, как ему было велено по телефону.

Не удостоив подчинённого взглядом, Берия спросил:

– Его настроение?

– Депрессивное, Лаврентий Павлович, – спокойно ответил Баштаков и усмехнулся, показывая, что иного, дескать, в его положении быть не может.

Хотел добавить, что тот психологически надломлен, но передумал.

– Знает, что Германия напала на нас?

– Полагаю, догадывается, – ответил Баштаков.

– На основании чего?

– Воздушные тревоги, Лаврентий Павлович. Пальба зениток, грохот взрывов.

Нарком спрашивал быстро, нетерпеливо. Баштаков, напротив, тянул слова, обдумывал ответ.

– Садитесь, – кивнул Берия на стул и принялся листать «дело».

Баштаков осторожно присел на край стула, стоявшего у самого стола наркома. Садиться поудобнее, поглубже не стал. И не потому, что не решался даже на малую вольность в присутствии высокого руководителя, а потому, что в этом случае его ноги болтались бы на добрый вершок от пола. Стало быть, по меньшей мере, несолидно. Удобная поза к тому же может вызвать недовольство начальства, да и расслабляет, а здесь постоянно надо оставаться начеку. Это Баштаков давно усвоил и всегда придерживался данного правила. Что касается ощущения общей атмосферы и настроения наркома, то в этом он был отменным специалистом.

Начальник грозного Спецотдела НКВД майор государственной безопасности, стало быть, генерал-майор Леонид Фокеевич Баштаков был очень маленького роста. Его сапоги не превышали тридцать восьмого размера. Не будь на нём коверкотовой гимнастёрки с ромбом в петлице, блестевших чёрным лаком голенищ начальственных сапог, трудно было бы поверить, что он занимает столь высокий пост.

Русский народ не отличался особой рослостью. Века тяжёлого, порой непосильного труда и скудная пища не могли не сказаться на росте людей. Может быть, поэтому в стране всегда с уважением и даже почтением относились к статным, высоким, солидным. Для успешной карьеры в России рост и фигура всегда имели немаловажное значение. И потому исключение из правила зачастую вызывало удивление.

Учитывая развитие событий на фронте, Баштаков быстро связал вызов к наркому с его интересом к бывшей деятельности Серебрянского, с которой он был достаточно хорошо знаком.

Баштаков прекрасно понимал также, что не окажись страна в столь тяжёлом положении, вряд ли кто-либо поинтересовался бы участью верой и правдой служившего режиму разведчика-чекиста, как и освобождаемых в последнее время из тюрем и лагерей военачальников. Выручили военные события. Правда, далеко не всех. И не всегда того достойных.

Невзирая на начавшуюся войну, только на днях был приведён в исполнение смертный приговор над многими ещё недавно прославленными военными высокого ранга из числа ранее арестованных, включая генералов и маршалов. Один из уничтоженных был и вовсе дважды Героем Советского Союза, получившим высочайшую награду в числе первых трёх человек в СССР. Это был командующий Военно-воздушными силами РККА Яков Смушкевич. (Какие подвиги надо было совершить, чтобы заслужить звание Героя, а уж дважды! Ведь более высокого звания в стране не существовало!)

Искать логику в зигзагах политики высокого руководства было занятием непродуктивным и небезопасным, и Баштаков никогда не пытался этим заниматься.

Берия оторвал взгляд от «дела», посмотрел на Баштакова, спросил:

– Состояние его какое?

– Теперь, думаю, пойдет на лад. Очухается.

– А вы хитрец, Баштаков! Когда речь заходит о какой-то там сошке, так вы порой долдоните, будто он святой. А тут – чекист старой гвардии, и ни слова в его защиту. Это как понимать?

Баштаков не был так прост, чтобы не найти нужного ответа на столь пустяковый вопрос, хотя почувствовал себя неуютно.

– Не хитрю я, Лаврентий Павлович, – ответил он, как мог спокойно, и по привычке слегка хихикнул. – Иногда действительно заступаюсь, когда в «деле» непорядок и вам может быть тот или иной осуждённый недостаточно известен. И ваше недавнее решение о возможной замене Серебрянскому высшей меры на срок заключения основано, я уверен, на знании личности и степени его вины. Что мне тут говорить? Да ещё заступаться!

– Сказали ему о намеченном решении?

– В тот же день передал. Как приказали, Лаврентий Павлович.

– А он?

– Ничего не ответил. Слегка пожал плечом. Мог не поверить. Кто знает, что у него на душе?

Баштаков умышленно умолчал о том, что вслед за действительно молчаливой реакцией, которую можно было расценить как психологический шок, Серебрянский заявил, что предпочитает высшую меру тюремному заключению. Баштаков считал, что, скажи он об этом, Берия в гневе ещё неизвестно как поступит. А Серебрянский чем-то был ему симпатичен. Разумеется, прежде всего результатами агентурной работы, налаженной чуть ли во всем мире. Но этим он ни с кем не делился и вслух об этом не рассуждал. Поэтому теперь попытался повернуть разговор в другую сторону:

– Полагаю, не очень поверил.

– Жаль, – разочарованно протянул Берия. – Я думал, он оценит такой поворот дела.

– Нет, почему же? Оценил. Ещё бы! – поторопился успокоить наркома Баштаков. – Просто натерпелся и… видимо, засомневался.

Берия перестал листать «Дело» и, вскинув голову, устремил пронзительный взгляд на крохотного начспецотдела.

– Хорошо. С него сняты все обвинения.

– С Серебрянского? – удивился Баштаков.

– А о ком мы, по-вашему, говорим? – хмуро отреагировал Берия. – В течение ближайшего часа надо будет поднять дело наверх. Направим бумагу на его восстановление во всех правах. Также и в отношении жены.

– Теперь совсем обрадуется. Хотя вначале может тоже усомниться…

– А вы все-таки хитрец, Баштаков, – насупился Берия. – Если он во всём сомневается, как же тогда мог оценить замену меры наказания?

– Вы правильно подметили, Лаврентий Павлович. Тут есть, конечно, противоречие. Но его ведь тоже можно понять. Не считал себя жильцом на этом свете, и вдруг…