Онлайн книга «На войне. В плену. Воспоминания»
|
Что мы в плену у немцев ели. Другая передаст глава. Глава IV Отвратительно в плену, нечем заниматься! Очертело целый день по двору шататься. Слышать крики «Halt» и «Loss» всем надоедает, А бороться против них силы не хватает. Сходишь в аборт [16] раза два да зайдешь в кантину, Вот и кончены дела, не поддаться б сплину! Утром кофе принесут, поглядишь – помои, «Etwas» [17] хлеба подадут, лишь вздохнешь с тоскою! В девять станут проверять, восемь раз считают, Раз пятнадцать переврут, держат – не пускают. Молча слушаешь мораль, массу наставлений, Как держать себя в плену без одушевлений! В час плетешься на обед, лопаешь помои, Заедаешь огурцом и бредешь в покои. Если хлеба не дают, покупаешь «земмель», Чтоб утешиться, прочтешь, как вступали в Мемель. Слово «ужин» – звук пустой, громкое названье, И в желудке от него вечное урчанье! Вынешь молча кошелек – пусто в нем, не диво! С сожалением вздохнешь: не пошлешь за пивом! Кончен день, настала ночь; я лежу, мечтаю; Будет завтра хлеб иль нет? – пальцами гадаю. Без просвета день за днем тянется, проходит, Но желудок пополненья так и не находит! ……… Глава VII Когда имеешь капитал, то скрасить жизнь всегда сумеешь, И, как бы низко ты ни пал, наверно, редко пожалеешь, Так некто молча рассуждал и про себя порой мечтал. Досугу время посвящая, богатых вечно осуждая… День ожидания утех в нем вызывал короткий смех. Скажу короче, без прикрас; день этот был лишь в месяц раз. В тот день немецкий казначей, он был бездельником, ей-ей, На двор к нам в крепость приходил и пленных марками дарил. Смешно сказать, подумать трудно, а часто приходилось нудно, И пленник, с болью и тоской, порою забывал покой… Чтоб получить пятнадцать марок, так легче вытерпеть сто палок! Я полагаю – казначей, наверно, раньше пас свиней. Построив нас, он долго ходит, на пальцах сделает расчет. Финансы дав, с тоской сердечной, поправив на руке кольцо, Домой уходит он беспечно, с улыбкой глупой на лице. Нас распускают по баракам, за «пипифакс» кой-что возьмут, Но оделяют только браком и то лишь в сутки раз дадут. Брак этот – старые газеты, и их английскими зовут. В них специально для «клозета» немецкий вздор писать дают. ……………… Глава VIII Немецкий врач – большой педант, на сапогах он носит рант, Хоть медицины и не знает, однако важность напускает; А для острастки многих лиц он при себе имеет шприц. Прививка требует сноровки и долгодневной подготовки; И кто сему не обучен, тот в медицине не силен. Но врач апломбом обладал и знанье этим заменял. К тому же был всегда готов он к делу перейти от слов. Кто подвергался добровольно и истязанье принимал, Тому немецкий «Arzt» [18] спокойно бурду какую-то впускал. Упрямых силой приводили; для этой цели был конвой. Поодиночке их вводили, и врач был неизменно злой. Глава IX Чтоб жить в плену слегка прилично, держи себя во всем отлично, Властям немецким угождай и их отменно почитай. Воздай фельдфебелю почет, он в своих действиях отчет Лишь коменданту отдает, тебя ж за пешку признает. В семье всегда не без урода, либералисты нынче в моде, Ни с чем считаться не желают, и их слова не убеждают… Для них воздействий целый ряд те, кто солидней, сочинят. Один из старших так решил, обдумал все и заявил. Недолго строился фундамент, украшен каждый апартамент Таблицей правил и угроз, но эти правила – «наркоз». Они на время возбуждают, но никого не убеждают; И к ним давно любовный пыл в душах измученных остыл. ……… Заключение Я написал совсем немного и мог бы больше написать, Боюсь задеть в стихах иного, а также лишнее сказать. Друзья! примите эту сказку без лишней злобы на меня И не сердитесь за прикраску: мы все здесь тесная семья. Не обижать я собирался, хотел лишь скрасить ваш досуг, Чтоб легче плен всем показался среди, порой, позорных мук. Эти стихи «доморощенного» поэта как нельзя лучше характеризируют наши первые дни в плену с точки зрения веселого молодого офицера. Написал он их с целью «скрасить наш досуг, чтобы легче плен нам показался среди порой позорных мук» и, конечно, цели он достиг: стихи его приобретались нами нарасхват! Часто по вечерам, в десять часов, когда по приказу коменданта все должны были лежать в своих кроватях, а спать еще не хотелось, этот же «поэт» развлекал нас свои ми смешными анекдотами. Правда, на анекдоты мы переходили уже после серьезных рассказов о пережитом на войне. Боевые эпизоды, особенно из последней страшной эпопеи 20‑го корпуса, разные необыкновенные случаи на войне служили неистощимой темой для рассказов. Особенно интересны были разговоры на тему о фатализме. Так, саратовцы вспомнили случай на войне с подполковником их полка Янчисом (литовец). Это был доблестный командир батальона, отличившийся в Гумбиненском бою, один из первых инициаторов глубоких налетов в тылу немцев. Во время окопной войны на Ангерапе (Восточная Пруссия) 12 ноября немецкая артиллерия особенно сильно обстреливала расположение батальона подполковника Янчиса. Сам командир батальона с командой телефонистов и солдатами для связи помещался не в окопах, а в полуразрушенном доме на втором этаже, откуда удобнее было наблюдать за позицией немцев; дом расположен был непосредственно за окопами рот, и вот – артиллерийский снаряд влетает в окно дома, разбивает телефонный аппарат и походную кровать подполковника Янчиса и убивает двух телефонистов… Подполковник Янчис, писавший в этот момент в той же комнате донесение, остался невредим. Другой на его месте сейчас же оставил бы это помещение и перебрался бы вниз, в батальонный окоп, что вырыт около дома. Но Янчис – фаталист, глубоко верит: что судьбой предназначено – неизбежно, и остается со своим штабом в той же комнате на втором этаже и… только поставил новый телефонный аппарат да приказал починить свою разбитую койку и зашелевать окно. И действительно: немцы после этого случая в течение почти целого месяца до 10 декабря, когда наша дивизия была снята с позиции, ежедневно обстреливали участок подполковника Янчиса; снаряды ложились и рвались совершенно близко, попадая в самый окоп штаба батальона, но ни один снаряд не попал в дом, где по-прежнему находился подполковник Янчис! |