Книга В цель! Канонир из будущего, страница 52 – Юрий Корчевский

Я начал смотреть возле саней. Руки наткнулись на мягкое – тулуп! Я стал перебирать руками, пока не наткнулся на тело человека. Но уже снова не хватало воздуха, в ушах звенело, мучительно хотелось вдохнуть. Руки окоченели, слушались плохо.

Я обхватил тело купца руками, дернул за веревку. Меня поволокло вверх, я же тянул за собой пострадавшего. Фу, наконец голова показалась над водой – можно вдохнуть полной грудью.

– Тащите его на лед!

Чьи-то руки подхватили тело купца, другие помогли выбраться на лед мне.

Не теряя время, я расстегнул пуговицы на тулупе у купца. Встал на одно колено, уложил тело купца вниз лицом на другое. Изо рта купца хлынула вода. Так, теперь на лед.

Я припал своим ртом к губам купца и, зажав ему нос, стал делать искусственное дыхание. Затем приник ухом к груди. Сердце бьется – глухо, редко, но бьется. Шанс есть. Я продолжал вдыхать воздух в его легкие.

Наконец купец закашлялся, сипло втянул в себя воздух и задышал сам. Толпа вокруг ахнула и отхлынула, оставив меня с купцом посередине образовавшегося круга.

Я похлопал купца по щекам. Он открыл глаза, посмотрел отрешенным взором.

– Эй, Пантелей, живой! Дыши! Кто там – дайте сухую одежду, пока он ко льду не примерз.

– Это мы сейчас, это мы мигом!

Народ засуетился – на купце разорвали рубаху, штаны, исподнее, обтерли насухо – до красной кожи, одели в сухое и дали твореного вина для согрева.

Ноги у меня окоченели и даже не чувствовали холода. Илья подхватил мой тулуп и валенки, потащил за рукав к саням.

– Снимай все!

Я разделся. Илья насухо обтер меня и дал свое исподнее. Я оделся, достал из сумки запасную рубаху и штаны, натянул. Потом влез в валенки, накинул тулуп. Илья протянул мне кувшин с вином.

– Пей!

Я сделал несколько глотков.

– Больше пей!

Больше так больше. Я присосался к кувшину. Хмель не брал, только в желудке разлилось тепло.

– Еще пей!

Я опростал весь кувшин. Ноги закололо, как иголками.

– Ноги чуешь?

– Чую уже.

– Это хорошо. Садись в сани, бери с собой Пантелея – разворачиваемся назад.

– А Новгород, а торговля?

– Ты видишь – Господь знак дает, лучше повернуть. К тому же Пантелею и тебе сейчас на теплой печи полежать надо, пропарить косточки, чтобы лихоманка не взяла. Ты что же думаешь – раз купец, так только деньги одни на уме? Нет, Юрий, тебе отцом быть, семью содержать. Нешто я басурманин какой – зятя губить?

Илья окликнул Пантелея, который уже едва стоял на ногах от выпитого, посадил в мои сани. Там была пушнина, весу – почти никакого, и лошади тащить легче. Илья предупредил старшину обоза, что возвращается вместе с Пантелеем, и мы повернули в обратный путь.

Домой лошади бежали резво, я согрелся в тулупе и валенках, а Пантелей весь путь проспал, увалившись на мягкую рухлядь. Мы успели проскочить в городские ворота, которые хотели закрыть перед самым носом.

Довезли до дома незадачливого Пантелея – сдали с рук на руки домашним. То-то суматоха поднялась – лошадь с товаром утопла, убыток-то какой! И то невдомек было домашним, что муж и глава большого семейства чудом жив остался.

А нас дома никто не ждал. Илья долго колотил ручкой кнута в ворота, пока Маша с крыльца дома не крикнула сердито:

– Нету хозяина дома! Чего стучать!

– Открывай, Маша, – то мы вернулись!

Служанка забегала, отворила ворота, и мы въехали во двор. Распрягли лошадей, завели в конюшню, задали овса. Илья с Машей принялись перетаскивать груз с саней в дом, меня же Илья прогнал.

– Иди, ложись на печку, без тебя управимся – ты и так сегодня отличился.

Я послушно побрел в дом. Хмель за дорогу уже выветрился, познабливало. Раздевшись, взобрался на печь.

– Ты чего? – удивилась Дарья.

А у меня уже зуб на зуб не попадал – тело охватила крупная дрожь.

– 3-з-замерз чего-то.

Дарья подошла, положила руку на лоб.

– Ой, да ты горишь весь, никак – лихоманка.

Она выскочила во двор и вернулась с Ильей и Машей. Все столпились вокруг меня.

– Так боялся я, что он заболеет – вишь, беда какая. Ну-ка, Маша, топи баню. Попарить его надо! Ты же, Дарья, наведи горячего сбитня, да перца туда.

Девчата разбежались, а Илья присел на лавку.

– Ну, простое, казалось бы, дело – на санях в соседний город съездить, так угораздило же. И я, старый пень, не углядел. И как за ним углядишь – тулуп сорвал, из валенок выпрыгнул – и в промоину. Если уж утоп человек, то так тому и быть, стало быть – судьба, против никак идти нельзя.

Голос Ильи то затихал, то слышался отчетливо. Мне становилось худо.

Дарья принесла подогретого сбитня, напоила меня. Вроде стало полегче.

– Укрой-ка его пуховым одеялом, видишь – лихоманка колотит.

Губы мои пересохли, в висках стучали молоточки, отбивая пульс. Воспаление легких прихватил, что ли?

Прибежала Маша:

– Готова банька, можно вести.

Илья помог мне спуститься с печи и повел в баню. Меня качало, как пьяного.

Он завел меня в баню, раздел, уложил на полку. Разделся сам, плеснул квасу на раскаленные камни. Баня наполнилась духовитым паром.

Илья взял в каждую руку по венику, прошелся ими надо мной, разгоняя воздух, слегка пошлепал вениками по спине. Еще поддал пару – так, что стало трудно дышать. Пот с меня лил градом. Илья окатил меня горячей водой, снова прошелся веничком.

И так он выгонял из меня хворь чуть ли не до полуночи. Уж я взмолился:

– Илья, не могу больше, воздуха не хватает.

Илья вывел меня в предбанник, вытер насухо, как ребенка малого. От слабости я едва мог стоять. Накинув тулуп, он повел меня в дом.

Общими усилиями меня взгромоздили на печь – сам бы я, пожалуй, туда и не поднялся. Лежал я на тонком ватном одеяле, прикрытый сверху пуховым одеялом. От печки шел жар, а тело и так горело от простуды. С меня сошло не семь, а двадцать семь потов.

Незаметно я забылся сном, помню, просыпался иногда – очень пить хотелось. В комнате горела свеча, рядом сидела с рукоделием Дарья. Как только я начинал ворочаться, она подносила к моим губам корец со сбитнем или квасом. Я пил и снова проваливался в тяжкий сон.

Ночь казалась нескончаемой.

Утро выдалось пасмурным, небо было затянуто низкими облаками, из которых сыпался мелкий снежок.

Проснулся я почти здоровым, если не считать слабости во всем теле. Дарьи в комнате уже не было.