Книга История одного преступления. Потомок Остапа, страница 74 – Андрей Акулинин

– Ты, Бык, когда откинулся? [45]

– Пару месяцев всего. Вот в столицу прибыл. Кореша позвали. Вот здесь и работаю. А ты, как я смотрю, тоже без дела не сидишь. Под фэйсов [46] косишь?

– Кошу. Жить-то как-то надо, на хлеб-соль зарабатывать.

– Гусь, что ты как не родной стоишь? Отдай Узбеку ксиву, и пойдем мы в кабак, былое вспоминать. Да, Узбек?

– С тобой, Бык, я хоть на край света, – Левин победоносно выхватил из рук ошеломленного Гуся удостоверение и раскрыл его.

Первое, что бросилось ему в глаза, так это знак ФСБ и его фотография в полковничьей форме с оттиском гербовой печати. На правой стороне большим черным жирным шрифтом значилось звание, фамилия, имя, отчество и должность, а снизу мелкими, почти неразборчивыми буквами был напечатан текст: «Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение огнестрельного оружия и специальных средств». Левин остался доволен увиденным.

Бык похлопал Левина по плечу и сказал:

– Теперь Узбек, ты с этой ксивой свободно с волыной ходить можешь. Менты будут от тебя шарахаться. Полковник, мать твою. Хе-хе-хе, – снова захохотал урка.

Левин со стуком соединил половинки удостоверения и, удовлетворенно вздохнув, засунул его в нагрудный карман.

– Полдела сделано, – сказал он.

– А когда будет вторая половина? Может, возьмешь в долю, а то я почти на мели? Я же не от хорошей жизни пошел на гоп-стоп. [47]

– В долю? – задумался Левин, почесал макушку и улыбнулся: – А почему бы нет. Мне как раз на завтра нужен помощник для непыльной работенки.

– Сколько?

– Штука баксов устроит?

– А что делать?

– Врачом прикинуться. Белый халат раздобыть и хреновину, с помощью которой доктора слушают. Как ее?

– Стетоскоп, – вмешался Гусь.

– Во-во, стетоскоп, – кивнул Левин.

– А где же его взять-то?

– У меня мать в больнице работает. Я могу найти, – снова сказал Гусь.

– Так, может, ты и халат найдешь? – предложил Бык.

– Без проблем. У меня этих халатов дома – во, – он большим пальцем провел себе по горлу.

– Слышь, Бык, – Левин сначала посмотрел на него, а потом перекинулся на Гуся. – А у меня идея. Я вот что думаю. Ты, Бык, на Айболита совсем не смахиваешь.

– Это почему же? – обиделся тот.

– Долго объяснять. А вот Гусь на эту роль подойдет в самый раз.

– Тогда ему пятьсот баксов и мне столько же.

– Без проблем. Да вы не корячьтесь, дел у меня много. Через недельку мы с вами хату долбанем, где добра на всех хватит. Там и золото, шмотки дорогие, техника импортная. После дела будем с вами, как сыр в масле кататься.

– Хата? Не стремно?

– Хата будет пустая. Там баба-барыга живет с сыночком великовозрастным. Так я их выведу погулять. Ключи вам дам. Зайдете, обчистите, а потом все поделим. По рукам?

– По рукам, – Бык снова звонко припечатал свою ладонь к ладони Левина.

– Ну ладно, далеко ли здесь кабак? – весело спросил Левин. – Там поедим, выпьем за встречу, а заодно и детали нашего дела обмозгуем.

– И твое звание обмоем. Хе-хе-хе, – азартно кивнул Бык. Он преобразился на глазах – откуда-то появилась уверенность и целеустремленность, даже росту прибавилось. – Здесь неподалеку «прибитая» шашлычная. Там и разомнемся.

* * *

В двадцать два часа пошел мелкий колючий снег, который тут же таял. Плотные человеческие потоки тянулись со станции «Выхино» к автобусным остановкам, ярким витринам еще работающих магазинов и окрестным домам. Все было привычно и обыденно. Москва пережила еще один праздничный день…

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 10 ноября 2002 года, 23 часа 8 минут

В нашей системе есть такой анекдот. Даже не анекдот, а поговорка, которая гласит: «не пей с семеркой и не дерись с девяткой». Эту поговорку я знал давно, еще в бытность КГБ, на чьи управления она ссылается, [48] и строго следовал ей. По крайней мере, с сотрудниками Федеральной службы охраны не соревновался в силовых и бойцовских видах спорта, да и старался особо не прикладываться к рюмке в компании разведчиков из наружного наблюдения. Правда, врать не буду, такие факты все же иногда случались. Тот, кто придумал эту заповедь, наверное, жил в закрытом корпоративном мире, состоящем исключительно из чекистов. Сегодня в день двухсотлетия нашей родной милиции (сумели же они обосновать, что именно в этот день их юбилей!), я понял, что эта поговорка требует совершенствования. Наши «семерошники» в этом виде спорта доблестным милиционерам явно не конкуренты.

г. Л-ск Н-ской области, 12 ноября 2002 года, 7 часов 20 минут

Ирина, съежившись, лежала в собственной кровати и мелко дрожала. Ее сжигала самая страстная ненависть, какую ей только приходилось испытать за свои тридцать восемь лет. До слез было невыносимо больно. Соленые капли прокладывали дорожки по ее щекам.

Еще в Москве она поняла, что Левин не тот, за кого он себя выдавал. Она это почувствовала в тот момент, когда в больнице передавала ему пакет с деньгами. Он так посмотрел на нее, словно на прокаженную… В это мгновение она наконец-то разглядела его хитроватые маленькие глазки, выдающие умение вести дела исключительно в свою пользу. У Левина было лицо бабника и выпивохи. Это было столь неожиданно, что она невольно выронила из рук деньги, которые якобы предназначались для врача, больше смахивающего на прожженного уголовника. Он быстро наклонился и поднял пакет, потом глупо улыбнулся и, сказав, что скоро вернется, исчез в административном задании больницы. Как оказалось, исчез навсегда.

Несколько часов томительного ожидания ни к чему не привели: ни Левин, ни врач больше не появились. Больше всего раздражали беспрерывные вопросы персонала: «Вы к кому?» Через два часа прозрел и отец. Он обреченно вздохнул, погладил свои колени, словно стряхивая пыль с брюк, и тихо сказал, почти шепотом: «Поедем, дочка. Дорога дальняя».

Никогда еще в своей жизни Ирина не испытывала такого безнадежного отчаяния. Она рыдала и рыдала, пока у нее не кончились слезы. Отец умер на следующий день после приезда домой. Умер по-тихому, на рассвете. В его смерти была и ее вина. В конверте, оставленном ей Левиным, Ирина обнаружила «куклу» – стопку бумаги, нарезанной по форме денег.

В эту ночь Ирина не спала. Сначала ворочалась, всхлипывала и терпеливо дождалась, пока заснет ее дочь. После того как уехал Левин, ее дочка снова перебралась к ней. Та еще ничего не знала, только хлопала ресничками, не понимая, почему плачет мать.