Онлайн книга «Двор чудес»
|
Она решила одно из двух: «Либо король болен этим недугом — тогда он и сам умрет; либо он не заболел — тогда я велю его зарезать». На самом деле она сама себе не признавалась, что страстно желает еще раз повидать любимого. А о том, что это может быть опасно, что любимый и сам может ее убить или схватить и бросить в какой-нибудь застенок, она и вовсе не думала. * * * Король Франциск I в самом деле получил записку от Прекрасной Фероньерки; Дурной Жан не солгал ни в едином слове. В записке были такие слова: «Молодая красавица в вас влюблена. С тех пор как вы в Фонтенбло, она жаждет объятий, которых вы, быть может, соблаговолите ее удостоить. Вас ждут сегодня вечером, в десять часов». Франциск I был в полном смысле слова дамским угодником. Такого рода приключений у него были тысячи; из полученных им любовных записок он мог бы составить толстый фолиант. Так что и эта его совсем не удивила. Он только погладил седеющую бороду и прошептал: — Должно быть, мещаночка… Потом спросил у Дурного Жана, где находится дом, в котором его будут ждать, и наконец ответил: — Передай, что я приду. Около девяти часов король облачался в полумещанский наряд, который обыкновенно надевал для таких выходов. Потом он приказал своему камердинеру Бассиньяку послать за кем-нибудь из камер-дам герцогини де Фонтенбло. Таково было его обыкновение с тех пор, как он сюда приехал. Вскоре камер-дама «маленькой герцогини» явилась. — Что делает ее светлость герцогиня де Фонтенбло? — спросил король. — Почивает, государь. — Давно ли? — Госпожа герцогиня легла почивать минут пятнадцать тому назад. — Чем она сегодня занималась? — Госпожа герцогиня целый день не изволила выходить из своих покоев. — Но ей же надобно как-то гулять, развлекаться… — Мы напрасно упрашивали ее, государь. — А чем она занималась в своих покоях? — Ничем, государь. Не пожелала слушать чтение, не дозволила с собой беседовать… — А прялка? — Ах, да, государь, я забыла, — брезгливо сказала камер-дама. — Действительно, целый день госпожа герцогиня пряла льняную кудель. — А что говорила? — Ничего, государь. — Обо мне она не говорила? — Нет, государь. Ни о Вашем Величестве, ни о ком. — Так теперь, вы говорите, она спит? — Во всяком случае, лежит в постели и глаза ее закрыты. — Хорошо, можете удалиться. Камер-дама исполнила реверанс и ушла. Очень мрачный, король на несколько минут задумался. О чем были его мысли? Его глаза на миг вспыхнули, потом он пожал плечами, вдруг переменив выражение лица с той легкостью, которая делала его совершенным комедиантом, и прошел из комнаты, где происходила беседа с камер-дамой, в кабинет, где его ожидало несколько свитских дворян. Он вошел с улыбкой. Дворяне переглянулись: у Его Величества все в порядке… Король жестом подозвал двоих или троих (прочие сильно возревновали к такому отличию) и вместе с ними вышел из дворца. Было без малого десять. Надо отдать Франциску I справедливость: он редко заставлял даму ждать. Сотворить какую-нибудь пакость, вроде той, которую он сделал Феррону, — это пожалуйста, бросить несговорчивого мужа в застенок — тоже да, уничтожить словом презренья надоевшую женщину — сколько угодно. Но заставлять ждать женщину, которая отдается сама, — ни в коем случае! Итак, было уже без малого десять, и король ускорил шаг. Около дома, местоположение которого в подробностях описал Дурной Жан, король отослал свиту. Он ничего не боялся. Ему даже в голову не приходило, что его могут заманить в западню. Он постучался и привычным движением погладил бороду, в которой начали пробиваться серебряные нити. Дверь отворилась в ту же секунду, и Франциск улыбнулся: поспешность доказывала, что его ждали с нетерпением. — Входите, — раздался женский голос. Король подумал, что это служанка. На самом деле то была Мадлен Феррон. Она, должно быть, боялась, что Дурной Жан убьет короля тотчас же, выглядела его заранее и встала около двери. Король вошел в дом, и дверь с тяжелым стуком захлопнулась. Франциск I оказался в полной темноте. Он вздрогнул, охваченный смутным беспокойством. Мадлен Феррон взяла его за руку и почувствовала это содрогание. — Не боитесь ли вы? — спросила она. — Еще не поздно выйти назад… — Боюсь? Какой страх, когда держишь такую нежную, душистую ручку? Матерь Божья, милое дитя! Мне эта таинственность даже нравится… Отведи меня поскорее к хозяйке. Мадлен Феррон, ничего больше не говоря, тихонько повела короля со ступеньки на ступеньку по лестнице, погруженной в полную темноту. — Через мрак к небесам! — пошутил король. — Мы уже пришли… — шепнула Мадлен. — Откройте-ка дверь… просто дерните вот тут… Она положила руку Франциска на щеколду и бесшумно пропала. Король секунду постоял перед дверью, сердце его сильно билось. Нет, он, конечно, не боялся. Наоборот: он, как и сказал, обожал эти маленькие тайны, которые давали любовным похождениям особое очарование и пикантность. Он думал так: «Столько предосторожностей — должно быть, мещаночка попалась из робких, свидание у нее первое… Повезло, черт побери!» Он тихонько открыл дверь и вошел. В комнате никого не было. Ее слабо освещал факел из ароматического воска. Обведя комнату глазами, король отметил изящество мебели и обоев. «Да нет, — размышлял он, осматриваясь с видом знатока, — хозяйка дома будет явно поопытней, чем я думал…» Но чем дольше он смотрел, тем больше хмурился. Постепенно, предмет за предметом, он узнавал эту обстановку. Прежде всего его поразили запахи — любимые ароматы той, кого он любил; потом он узнал постель… потом кресла… все детали обстановки… Он подумал, что у него наваждение, и побледнел. Король машинально попытался открыть ту дверь, через которую вошел, и тут уже в самом деле задрожал от ужаса: дверь была заперта! В бою Франциск I был отважен, как рейтар. Но эта глубокая тишина, грустный свет ночника, точное повторение хорошо памятного ему приюта любви произвели на него впечатление кошмара. Его растерянный взгляд остановился на занавеси в глубине комнаты. «Она входила вон оттуда! — подумал он, утирая холодный пот, блестевший на лбу. — Вся бело-розовая, в развевающемся платье из легкого шелка… синего шелка. Платье открывало ее прекрасные руки… Входила и говорила: “Вот и я, господин мой!” и вешалась мне на шею… О, что за адское виденье! Что это? Где я? Она ли это сейчас войдет? О, лишь бы не она! Лишь бы все это оказалось сном!» |