Книга Севастопольский конвой, страница 24 – Богдан Сушинский

– Разве окопы свои пограничники не засыпали? – спросил капитан, спускаясь к морю, чтобы там, между камнями, раздеться.

Офицеры уже знали, что никакая сложность фронтовой обстановки не могла заставить их командира отказаться от утреннего и вечернего купания в море, которое уже давно стало восприниматься ими как ритуальное.

– Видимо, не до того было, боялись демаскироваться.

– Что значит «не до того»? Оставлять противнику отрытые окопы – это уже как-то не по-нашенски. На такое способны только штатные разгильдяи.

– Так, может, отобьем их позиции, чтобы заставить пленных румын сровнять их с землей?

– Поменьше общайся с Жодиным и Мишей-Минером, политрук, – улыбнулся комбат. – Способ мышления их действует на тебя разлагающе.

Вода уже была по-осеннему прохладной. Входя в нее, Гродов подумал, что надо бы часок-другой подождать, пока прогреется под лучами утреннего солнца, однако отменять купание не стал: закаляться – так закаляться.

– Боялись вызвать подозрение своей возней, уходить следовало тихо, – объяснил комиссар, когда капитан вынырнул и поплыл вдоль берега в сторону передовой.

– Фронтовая, так сказать, логика, – поддержал его майор Денщиков.

– К тому же у румын на этом участке обнаружился снайпер, который буквально зверствовал. Пограничники утверждают, что он – из немцев. Заметили его как-то.

– Понятно, значит, противник только что доложил высшему командованию, что занял новые рубежи и теперь усиленно осваивает их, – подытожил капитан. Держаться он теперь старался поближе к берегу, чтобы не очень выдавать себя, а главное, не подставляться вражескому снайперу.

– Может, ударить по ним из «сорокапяток», чтобы слегка подпортить обедню? – спросил начштаба, который сопровождал командира, следуя за ним вдоль кромки моря вслед за политруком.

– Когда противник в траншеях, палить по нему из малокалиберных орудий – пустая трата снарядов, – ответил комбат, отфыркиваясь. – Другое дело – тяжелая артиллерия. Но ее черед тоже придет. Пусть румыны повыползают из окопов, блиндажей и всевозможных щелей; пусть они окажутся на степной равнине – вот тогда мы их двумя-тремя залпами и проредим. Раз уж им понадобилась эта земля, пусть завоевывают, но при этом усевают поля и морское прибрежье тысячами тел своих солдат.

– Тоже верно, – согласился майор. – Коль уж нам выпало сражаться у стен блокированного города, наша задача – беречь людей и тянуть время в надежде на общее изменение ситуации на фронтах. Но при этом всячески истребляя врага.

– Будем считать, что основы своей тактики мы уже выработали, – неожиданно наткнувшись на «банку», он взобрался на нее и, словно бы забыв о снайпере или же бросая ему вызов, поднялся во весь рост. Это был небольшой пятачок скального грунта, скорее всего – поверхность валуна, уступом уходившая в сторону берега. – Ее и станем придерживаться.

– Ладно, будем считать, что противник дарит нам передышку, – согласился майор.

– А вот это – вряд ли. Уже сегодня румынское командование погонит своих солдат в наступление, дабы развить успех и не позволить нам основательно закрепиться на новых рубежах. И правильно сделает. На месте командира румынской дивизии я поступал бы точно так же.

– Фронтовая, так сказать, логика, – поспешно объяснил майор, явно обращаясь при этом к комиссару. Как бы тот не заподозрил комбата в лояльности к врагу. Политруков он откровенно недолюбливал – Гродов это уже заметил.

Стоять на «банке» было неудобно, зато с нее хорошо просматривалось пространство перед судном, по которому румынам придется прорываться к окопам батальона между стволами команды судна и хуторского гарнизона. Значительно хуже будет, если противник решит наступать исключительно вдоль лимана, атакуя хутор с севера, со стороны деревни. Тогда его солдаты по существу окажутся недоступными и для основных сил батальона, и для «мореплавателей» Жодина.

У капитана вдруг появилась шальная мысль: подплыть к полузатонувшему «Кара-Дагу». И дело вовсе не в том, что ему хотелось проинспектировать экипаж судна; просто каждый раз, когда он обращал свой взор к судну, в нем зарождалось неуемное желание ступить на его палубу – отголоски тех моряцких бредней, которым было преисполнено все его детство. Впрочем, и юность – тоже.

На судне заметили его, и под надстройкой появилась фигура кого-то из бойцов, скорее всего – нынешнего капитана судна сержанта Жодина, которому наверняка тоже хотелось окунуться. «А ведь приказано же было не обнаруживать себя! – мысленно упрекнул его комбат, оправдывая нарушителя только тем, что появился он с восточной стороны пристройки, на которой видеть его румыны не могли. – Самым строжайшим образом – не обнаруживать! Только поэтому, – жестко одернул себя комбат, – сам ты откажешься от намерения устраивать заплыв к борту «Кара-Дага».

Выйдя на берег, он насухо вытерся полотенцем, которое принес ординарец и, пожалев, что нет времени понежиться на солнышке, быстро оделся.

– Товарищ капитан, – появился на склоне прибрежного утеса штабной посыльный, – вас просит к телефону майор Кречет.

– С какой стати? – улыбнулся Лукаш. – Забыл, что батареи нашей давно нет и мы ему теперь не подчиняемся?

– Под его началом все еще остаются дальнобойные орудия, – напомнил Денщиков. – Так что с Кречетом нам по-прежнему стоит дружить.

«Майор прав, – признал комбат, – если румыны пойдут большими силами, да к тому же – введут в бой бронетехнику, без поддержки подчиненной Кречету батареи Ковальчука устоять будет нелегко».

– Все еще подтрибунально устраиваешь себе иорданские купели на глазах у врага, капитан? – как и раньше, всевозможные приветствия и вступления Кречет предпочитал упускать. Да и тон – решительный, нахрапистый – он по-прежнему пытался блюсти, хотя и понимал, что «батареи Гродова» у него в дивизионе уже нет, а «батальон Гродова» ему не подчиняется.

– А что способно заставить меня изменить давнишние привычки, товарищ майор? – сдержанно поинтересовался капитан.

– По-видимому, уже ничего. И это – факт подтрибунальный. Ты уже знаешь, что линию фронта устанавливают восточнее нашей 29-й батареи?

– Знаю, конечно.

– Получается, что через несколько дней наши капониры придется взрывать точно так же, как и твои?

– Вам что… нужны мои сочувствия? – еще ироничнее поинтересовался капитан.

– Вот никак не могу понять, почему задушевного разговора у нас так ни разу и не получалось.

– Наверное, потому, – ухмыльнулся Гродов, – что все наши разговоры тут же становились «подтрибунальными».

– Ах, в этом смысле! – с грустью вздохнул комдив. – Ну, есть у меня такая присказка, есть, не отрицаю. Но ведь к ней все легко и быстро привыкают. Даже начальник Восточного сектора комбриг Монахов – и тот смирился. Хотя ты же знаешь, что со всеми подчиненными и начальниками он привык говорить исключительно «языком устава».