Книга Черные комиссары, страница 34 – Богдан Сушинский

Попутно посетовал, что теплая вода в офицерской душевой, расположенной в конце коридора, рядом с туалетом, бывает только зимой, когда экипаж отапливают. Но тут же подсластил пилюлю – недавно командиру батареи выделили новый мотоцикл с коляской, который сам он, Пробнев, прекрасно водит, поскольку научился этому еще в детстве – от отца, заядлого мотоциклиста, инструктора автошколы.

Ну а за порядком в капитанской каюте тоже он следить будет, как и при прежнем комбате. Ведь у товарища капитана нет претензий к тому, как в комнатах убрано, как застелена кровать?

– Вам нравится служить ординарцем или же вы делаете это подневольно? – спросил его Гродов, усаживаясь в старинное, явно в каком-то барском особняке экспроприированное кресло.

– Так ведь служба же… – резко передернул плечами Пробнев, словно из сети рыбачьей выпутывался, чтобы вырваться на поверхность.

– Вот в этом ты прав: служба.

Последние дни, проведенные в составе диверсионной группы, явно утомили капитана, и он с удовольствием часик-другой подремал бы. Именно этому занятию он и намеревался предаться, как только покончит с поселением. А спросил Пробнева потому, что подумал: «Господи, если бы меня заставили быть ординарцем, на третий же день я наверняка взвыл бы от тоски и безысходности».

– Ничего, ничего, я привыкший, – словно бы вычитал его мысли старший краснофлотец. – С детства люблю хозяйничать. У нас два дома: один в пригороде Одессы, другой, деда моего – в селе, в двадцати километрах от города. Там и там я всегда наводил порядок, мастерил по хозяйству, ухаживал за огородами. Особенно взялся за это дело после того, как три года назад отец погиб на мотогонках.

– Странно. Редко встретишь парня, который бы увлекался домашними хлопотами.

– Так ведь служба же…

– Служба тоже всякая бывает.

– Да вы не бойтесь, мне это не в тягость, – занервничал Михаил, словно опасался, что новый комбат и ординарца захочет получить нового. – Совсем не в тягость. Не в пример другим батарейцам. Не зря предыдущий комбат даже выхлопотал для меня повышение в звании. Только называл он меня не старшим краснофлотцем, а как бы по-старому, «ефрейтором».

– Ефрейтором, так ефрейтором. Тоже приемлемо. Как в пехоте, где существует звание «ефрейтор строевой службы» [26] . Что хозяйничать любишь, это хорошо. Но других увлечений что, не было? Кроме мотоцикла, ясно дело.

– На мотоциклах я тоже не часто ездил, все больше ремонтировал их, а заодно изучал моторы, вообще устройство.

Гродов внимательно смерил ординарца недоверчивым взглядом. Ему казалось, что старший краснофлотец явно чего-то недоговаривает, однако продолжать эту беседу был не намерен.

– Что ж, у каждого свои понятия об этом мире и свои увлечения. Можешь быть свободен, ординарец. Кстати, где тебя искать?

– Я сплю в основной казарме, в кубрике связистов. Вот звонок, – указал он на кнопку на стене, рядом с телефонным аппаратом. – Если понадоблюсь – вызывайте; звонок негромкий, пользоваться им очень удобно. Только недавно связисты наши установили. Раньше комбату приходилось вызывать ординарца по телефону, через дивизионный коммутатор, или по специально проложенной «полевой линии», а это неудобно.

– Ладно, будем служить, – попытался Гродов подытожить их разговор. – Свободен.

Ординарец направился к двери, но, уже взявшись за ручку, замялся.

– Ну, что там еще, ефрейтор? – сухо поинтересовался комбат.

– Нужно бы вам сказать самому и сразу, а то ведь все равно узнаете, – невнятно как-то проговорил Пробнев, глядя куда-то мимо командира, в занавешенное кроной клена окно.

– Надо, значит, говори. Что ты мямлишь?

– Из верующих я, товарищ капитан.

– Так верующий или «из верующих»?

– Верующий, товарищ капитан. – Поняв, что комбат терпеть не может покаянного тона, ефрейтор старался выговаривать слова яснее и тверже.

– У нас половина страны верующих. Что из этого следует?

– Из сектантов я, из тех, запрещенных. Пресвитера и почти всех членов секты арестовали, а меня военком районный спас, друг отца. Это он позаботился, чтобы меня призвали в армию да к тому же – почти во флот, о котором я в детстве мечтал, а затем, через майора Кречета, что в штабе базы служит…

– Я знаю майора Кречета, – прервал его Гродов.

– Определил меня в ординарцы.

– Считаешь, что это лучше, чем служить непосредственно на батарее? Заряжающим тебя, конечно, не поставишь, – придирчивым взглядом окинул он тщедушную фигурку сектанта, – но, скажем, вторым номером пулеметного расчета вполне мог бы послужить. Заодно и мышцы подтянул бы, физически окреп.

– Вы считаете, что я плохо справляюсь с обязанностями ординарца?

– Мы не о том говорим.

– Или что, я способен что-либо лишнее сболтнуть о вас в казарме?

– Даже мысли такой не допускаю. Но хочу знать, кто служит рядом со мной и что им движет.

– Вера запрещает нам служить в армии: стрелять в человека, вообще брать в руки оружие.

– Вот оно что?! – удивленно качнул головой капитан.

– Нет-нет, во время построения я винтовку беру и на стрельбище уже стрелял, чтобы военкома своего и майора Кречета не подводить. Другое дело, что многие из нашей общины отказывались идти в армию, некоторые даже отказывались получать паспорта и становиться в военкомате на учет. Поэтому-то почти всю общину арестовали. Некоторых уже даже расстреляли.

Капитан мрачно смотрел на Пробнева. Как солдат, как ординарец, наконец, просто как мужчина, ефрейтор пал в его глазах до всякого возможного предела. Облачиться в военную форму, а тем более – в форму моряка, и отказываться по-настоящему брать в руки оружие, проходить полноценную военную подготовку, а значит, и достойно сражаться?.. Нет, это было выше его понимания.

Первым, и вполне естественным, как считал капитан, желанием его было выставить ординарца за дверь и завтра же потребовать, чтобы Пробнева убрали из батареи, разжаловав при этом из старших краснофлотцев. Но еще с большим удовольствием Гродов попросту вышвырнул бы его в окно, а затем долго отмывал руки. Ему стыдно будет осознавать, что рядом с ним, плечо в плечо, служит такая вот затаившаяся богобоязненная «контра» или просто мразь.

В то же время капитан понимал, что стоит ему повести атаку на этого парня, как за него, сектанта, тут же возьмется НКВД, и тогда уж бедолагу точно припишут к «контре», к врагам народа, агентам мирового империализма или еще черт знает к какому «враждебному лагерю».