Книга Батарея, страница 77 – Богдан Сушинский

– Сам был поражен, когда увидел, что эти красавцы решили пробиваться к нам через дамбу на машинах. Никак не пойму, что помешало им перебросить всю эту рать к верховьям Аджалыка, чтобы оттуда обрушиться на нас уже по западному берегу, на полную мощь, развернутыми по фронту порядками. Донос на них написать их главкому Антонеску, что ли?

– Напиши, капитан, он оценит. Только сначала поддержи меня своими стволами. Опять румыны нацеливаются на хутор Шицли, как на трамплин, с которого можно налетать на твою батарею. Поддержки у командования базы я уже запросил.

– И каков оказался ответ?

– Контр-адмирал обещал вновь прислать какую-то из канонерок. Скорее всего, «Красную Армению».

– Телеграфируйте румынам, пусть потерпят, понежатся на солнце, пока у меня орудийные стволы остынут. Кстати, вижу на рейде какое-то судно. Сейчас мой радист выйдет с ним на связь. Словом, морскую пехоту в обиду мы не дадим.

С майором Кожановым комбат попрощался уже как со старым знакомым.

– Если уж сильно будут на мозоли наступать, обращусь за поддержкой, – оговаривал свое право на контакты с ним командир батальона.

– Комбат комбата никогда не подведет, – заверил его капитан.

В экипаже «Королевского кошмара» один боец, из десантников, оказался раненным. Рана вроде бы представлялась несерьезной – срикошетив, пуля задела его плечо, – тем не менее перевязка, которую ему сделали сами «бронебойщики», как называл своих сержант Жодин, кровь не остановила, и его нужно было поскорее доставить в лазарет. Этим транспортом Гродов и решил воспользоваться.

Раненого уложили на боковой рундучок, румынский флажок на стереотрубе сменили на заранее припасенный красный, чтобы кто-нибудь «по нервозности своей» сдуру не пальнул по броневику, и помчались в сторону батареи.

– Как впечатление от «григорьевского рейда», сержант? – поинтересовался Гродов.

– После рейда, который мы совершили в районе Шицли, удивляться уже нечему, но врагов уложили столько, сколько в обычном бою на роту хватило бы. Словом, «Королевский кошмар» он и есть кошмар, – командирское место Жодин уступил капитану, а сам восседал рядом, на одном из кресел рундучка. – Машина классная. Вы посмотрите, как мудро чехи все здесь продумали. Просторно, удобно, внутренний прогрев салона… Ее бы – да на гусеничный ход поставить, цены бы ей не было.

– Но тогда потеряла бы в скорости и маневренности.

– Зато не приходилось бы всякий раз молить всех святых, чтобы какой-то идиот не прошелся очередью по скатам. Но лучше всего было бы заполучить еще хотя бы две гусеничные танкетки и сформировать такой себе батарейный «бронированный кулак». Представляете, товарищ капитан, сколько истинно королевского кошмара прибавилось бы тогда в ближних румынских тылах.

– Почему только в ближних? – возразил Пробнев, слышавший эти рассуждения по внутренней связи. – Чем дальше мы отдалялись бы от передовой, тем страшнее становились бы, поскольку поражали бы своей внезапностью и мощью. Горючки, правда, мотор этот жрет немерено, вот и возникает вопрос: где и как заправляться? Хоть цистерну за собой вози.

– Не о том говорим, братва, – Жодин выдержал небольшую паузу, вздохнул и философски завершил: – На такой машинерии не воевать надобно было бы, а девочек катать по Дальним Мельницам [30] , где Жорку Жоду, как меня там по-уличному величали, каждая собака на всякое «здрасте-до свиданья» за руку уважала. Может, все-таки устроим себе рейд по нашим… ближним тылам, а, товарищ капитан? При первой же малейшей оказии, скажем, если нужно будет в штабе базы или оборонительного района побывать?

– Ты, Жодин, все же мысленно сосредоточивайся на румынских ближних тылах, – посоветовал ему комбат. – Так надежнее, а главное, для души и нервов успокоительнее.

– До последних дней своих вспоминать буду, что на фронте командир у меня был толковый, но… бесчувственный.

В это время броневик резко остановился. Следуя совету Пробнева, комбат откинул крышку верхнего люка и выглянул. Оказалось, что они находились у огневых позиций главного калибра, неподалеку от третьего орудия, и прямо на них, с поднятыми вверх трясущимися руками, шел румын, в двух шагах от которого с винтовкой наперевес шествовал юнга Юраш. Румыну было под сорок, и затрапезный вид его – без пилотки, весь в глине и траве, штаны с дыркой на колене, небритое лицо – свидетельствовал о том, что он явно не принадлежал к числу самых бравых вояк доблестной королевской гвардии.

– Ты где этого кровного двойника Антонеску изловил, юнга?! – уже успел вывалиться из броневика через заднюю дверцу сержант Жодин. – Что у тебя за манера такая: что ни день – то нового пленного румына приводить?!

– Я же дозорным был возле батарейного подсобного хозяйства.

– Понятно: как всегда, на самом важном объекте охрану нес. Кому еще доверить, как не лучшему юнге флота? – прицениваясь, обошел сержант вокруг застывшего, как статуя «самому несолдатскому солдату», пленника.

Гродова так и подмывало прекратить эту балагурщину и заставить сержанта соблюдать субординацию, а юнгу – доложить, как положено, о том, что произошло. Но, когда говорить-чудачить начинал Жодин, особенно при встрече с юнгой, комбат терял всякую способность оставаться суровым и призывать хоть к какому-то порядку.

– Не прошло и получаса, как я краснофлотца Викторчука на посту этом сменил, когда слышу: что-то в развалинах амбара нашего шуршит. Я заглянул – вроде никого. «Может, кот или крыса?» – подумал и пошел осматривать другую территорию.

– Так он, гад, что, на добро флотско-батарейное позарился?! – артистично изумился Жодин. – К двум годам расстрела его приговорить и никакого обжалования по начальству.

– А еще через полчаса вижу – в кустарнике какая-то фигура мелькнула. Тогда я за угол караулки метнулся и кричу: «Руки вверх! Стрелять буду!» [31] . Оказалось, что он в закутке под обваленной стеной прятался, а потом, видно, жара настолько доняла его, что решил в родничке, что из катакомбы бьет, напиться. Вот там я его…

– Ну, при таком крике, как ты сейчас изобразил, целый батальон румын руки мог бы поднять и даже не вздрогнул бы, – заключил Жодин.

Когда-то в этой лощине действительно располагалось батарейное подсобное хозяйство – парник, небольшой курятник и с десяток поросят, а еще две пары лошадей, крольчатник да амбар с кормом. С началом обороны города хозяйство опустело, тем не менее Гродов по давней батарейной традиции выставлял там по одному дневных и по два ночных дозорных, как бы определяя этими дозорами границы батарейных владений.