Онлайн книга «Рижский редут»
|
Следовало убраться подальше от Малярной улицы. Услышав выстрел, мои любознательные соседи наверняка выставились в окошки и переговариваются с уцелевшим соглядатаем. А может, и не рискнули – любопытство любопытством, но раз уж на улицах во время войны ночью начали стрелять, не схлопотать бы заблудшую пулю прямо в дурную голову… Я буквально тащил на себе перепуганную Натали, я заставлял ее бежать, она же мне что-то взволнованно толковала про Луизу, да я не понял. Я прислушивался к ночным шумам и звукам, и при каждом намеке на опасность прижимал Натали к шершавым стенкам домов, чудом находя в них ниши, в которых располагались двери, и закрывал невесту собой. Пятна света от фонарей мы проскакивали, как если бы свет этот обжигал нас. Каждый встречный, спешивший по своим делам, казался мне соглядатаем, предателем и самим Иудой. Ибо, будучи спрошен частным приставом Вейде, исправно опишет странную пару, что бежала ему навстречу едва ль не в обнимку – матроса и маленького господина в длинном гаррике. И опишет так, словно повстречал их в ясный полдень, а не ночью, во мраке. Я опомнился уже перед Пороховой башней. Мы были совсем близко от ее жилища. – Ступай к себе, – велел я. – Ступай и больше никуда не выходи! – Нет, – отвечала она, прижимаясь ко мне, – я не пойду туда, я боюсь, там ведь та женщина… – Какая женщина? – спросил я. – Женщина, которую привела Луиза. Она немка, я ни слова не понимаю! Она лежит там, наверху, уже больше недели, лежит полумертвая, Луиза постелила ей на полу, я ничего не понимаю… Саша, я ее боюсь! – Ту женщину? – Нет, Луизу! Она все время куда-то уходит, а я сижу дома, в углу эта женщина, она хрипит, тебя нет, Саша, что случилось? Почему ты не приходишь? Речи Натали были довольно бессвязны, но экстракт их оказался таков: накопилось столько вопросов и столько поводов для страха, что невеста моя вздумала самостоятельно меня отыскать. О деньгах она молчала, а ведь именно этих расспросов я и боялся. Я прекрасно помнил, что должен принести ей кучу денег – или же вернуть драгоценности. Остальное выглядело так. Мусью Луи, прекрасно игравший свою роль, с каждым днем делался все мрачнее и даже позволял себе плохо обо мне отзываться, поводом для этого стали деньги, которые я все никак не мог принести. Натали сперва изумилась этому, потом сделала своей «камеристке» несколько замечаний, наконец, прикрикнула. Мое отсутствие стало ее тревожить – ей все более казалось, что я попал в беду. Мусью Луи, успокаивая ее, сказал, что я, верно, днюю и ночую в порту, где теперь столько суеты. Сам он повадился исчезать, оставляя Натали совершенно одну, и бедняжка не знала, на что себя употребить. У нее не было даже рукоделия. Похоже, она уже стала жалеть о своей бесшабашной выходке, и если бы я мог немедленно вернуть ей драгоценности, то уговаривать ее вернуться в Санкт-Петербург не пришлось бы. Потом случились непонятные события. Она застала мусью Луи за делом – он стирал в тазу окровавленную рубашку. Именно рубашку. На вопрос Натали он дал особое дамское объяснение, но она сразу заметила, что пятна крови были на груди и на рукаве. На следующий день, когда он ушел, не сказавшись, Натали произвела обыск в его вещах и нашла длинный кинжал. О пистолетах она знала и раньше, мусью Луи сразу объявил, что им, двум беззащитным женщинам, в дороге не обойтись без пистолетов. Про нож он не говорил ничего. Натали собралась устроить своей камеристке настоящий допрос, но не дождалась ее и заснула. Мусью Луи явился ночью – и не один. Он не столько привел с собой, сколько принес раненую женщину и сам стал ее врачевать. Тут было не до ссор. Когда женщине изготовили ложе на полу, мусью Луи уговорил Натали ложиться, а сам уселся рядом, и о чем они беседовали – бог весть. – На каком языке? – спросил я. – На немецком. – Твоя Луиза знает по-немецки? – Я сама удивилась. Она всегда говорила, что понимает, но очень мало, и сама говорит плохо. Тут же она и слушала, и отвечала. Отвечала, правда, не так бойко… Да я и не знаю по-немецки, чтобы судить! – А не называла ли твоя Луиза эту женщину Эмилией? – Да! Ее зовут Эмилия! – Ну, хоть это разъяснилось, – пробормотал я. – Что было дальше? То, что Эмилия еще жива, показалось мне странным, в интересах мусью Луи было бы уничтожить сообщницу, а не лечить. Однако я пока знал о нем и о его темных делах слишком мало. Как видно, Эмилия ему требовалась для каких-то новых опасных проказ. – Ты не дослушал про ее имущество. В Луизином багаже были такие вещи, что ей не впору! Там были два платья на высокую тонкую женщину, спенсер… – Зеленый? – Зеленый! – И… и то, что носят под платьем… – Натали несколько смутилась. – Очень дорогое… – Может, и с графскими коронами? – пошутил я. Впрочем, это не было совсем уж шуткой – наша незнакомка наверняка принадлежала к старинному и почтенному роду, если только не врет примета и удивительно маленькая ножка с высоким подъемом, знак родовитости. – Монограмма там была вышита, да я не разобрала, то ли русские «эс» и «ве», то ли латинские «цэ» и «бе». – А не было ли русского «эн», оно же латинское «аш»? Или же русского «ха», оно же латинское «икс»? – я имел в виду фамилию Ховриных, хотя надежды на положительный ответ было мало. Однако и эту возможность следовало проверить. – Нет, Саша, ничего такого не было. Но теперь расскажи наконец о себе! Почему ты не приходил? Что случилось? Я места себе не находила! – Служба, – кратко отвечал я. – Война. И развел руками, всем видом показывая свое бессилие перед властью службы и войны. – Но почему ты так одет? – Потому что мне было так велено, Натали. О том, что велено Сурком и Артамоном, я говорить не стал. – Чем же ты теперь занимаешься? – Этого я не могу тебе объяснить. И впрямь – не мог! Чтобы прекратить эти расспросы, я завел Натали в узкую и плохо освещенную Малую Кузнечную улицу. Там я отвлек ее внимание от своего бедственного положения вопросами о том, как вышло, что она этим вечером решилась идти разыскивать меня. Оказалось, что виновником этого невольно оказался мусью Луи. Он с того дня, как привел домой раненую Эмилию, стал оставлять на столе два заряженных пистолета, чтобы Натали могла защитить себя и немку, буде кто станет ломиться в дверь. Натали ощутила нешуточную опасность, а тут еще и я сгинул неизвестно куда. Однажды ночью она проснулась от того, что на лестнице у дверей кто-то разговаривал. Ей показалось, что она узнает голос мусью Луи. В тревоге Натали встала и на цыпочках подошла к дверям. Французу отвечал женский голос, молодой и взволнованный. Незнакомка на прекрасном французском языке негодовала и грозилась кого-то убить; мусью Луи поддерживал ее в этом намерении; незнакомка, вставляя в свою речь немецкие слова, говорила о каких-то улицах и переулках, неизвестных Натали. Наконец мусью Луи спустился с ней вниз и выпроводил ее. |