Онлайн книга «Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага»
|
«В лагере [7] в первое время мама была на общих тяжелых работах: на прополке, перетаскивании зерна. Эти работы хорошо описала в своих стихах Эстер Соломоновна Паперная (1901–1987 гг.). Она работала все время, как и моя мама, на общих работах. Эстер была очень добрым и отзывчивым человеком. Была всеобщей любимицей. Ее любили за умение разогнать любую грусть, за стихи. Она была прекрасной рассказчицей, но очень неловкой и неумелой в работе. Кроме того, была очень близорука. Все заключенные старались помочь ей выполнить норму, что-то сделать для нее». Сама Эстер Паперная написала в Долинке цикл стихотворений «В Карлаге». Они нигде не публиковались, заключенные Долинского отделения их переписывали себе в тетради и блокноты, по вечерам читали вслух в бараках. Стихи Эстер Паперной точно передают атмосферу тех сталинских лагерей, тот тяжелый подневольный труд, который они выполняли в жару и холод на полях и животноводческих фермах Карлага. Характерно в этом отношении стихотворение «Подражание Пушкину», написанное в 1942 году. Долго ль мне еще в Карлаге Век свой женский коротать И с участка на участок, Словно бабочка, порхать? То на стройку, то к телятам, Покорясь своей судьбе, То на снегозадержанье, То на транспорт к цоб-цобе. Или солнце меня спалит, Иль мороз в тиски возьмет, Иль буран навек засыплет, Или волк в клочки порвет. Долго ль мне в тоске голодной Пост невольный соблюдать, Обезжиренным обратом Крем, и сливки поминать? То ли дело в Ленинграде По проспекту разъезжать, О журнале, о театре, О курорте помышлять. То ли дело на свободе В ресторане закусить. То ли дело, братцы, дома… Э, да что там говорить! Не теряя оптимизма, с большой иронией пишет она в 1942 году стихотворение «Письмо к Фанни Шебеко». Вот небольшой отрывок из этого стихотворения: Хоть и живем недалеко мы, Шлю Вам письмо — напала блажь. Сегодня год, как мы знакомы, И это — лагерный мой стаж. Да, целый год!.. За это время. Воды немало утекло, И часто нашей доли бремя Нести нам было тяжело. Зимой на снегозадержаньи Мы стены строили из льда, И Вашим сущим наказаньем Подчас бывала я тогда. Когда мой шаткий валик падал, Как Ваше хмурилось лицо! И с нежных уст порой с досадой Срывалось крепкое словцо. Когда мы чистили дорогу, Вы, прерывая отдых свой, Ко мне спешили на подмогу, Азартно действуя киркой. Потом без Вас я две недели Бороновала на быках, О чем рассказано отдельно В плохих, но искренних стихах. Июнь был месяц самый длинный. В июне мы пололи рожь. Как вспомню ужас комариный, Так до сих пор бросает в дрожь! Мы в сенокос копнили с Вами Люцерну, донник и пырей, Вы с выломи, а я с граблями Не расставались много дней. Итак, покончим с годом этим, Подходит 43-й год. Но где и как его мы встретим И что-то нам он принесет? А ничего хорошего не приносили лагерные годы, тяжелый труд на полях, на площадках по откорму бычков, овец… Хотя были и просветы — это художественная самодеятельность в Долинке, которой могла позавидовать любая столица. Среди ее организаторов и подруги Эстер Дора Михайловна Дихтярева, Вава Вагрина. Последней она посвятила в декабре 1944 года стихотворение «В. Вагриной». Семь лет назад расстались Вы с Москвой — Полны обиды, страха и недоуменья. Не ждали Вы, что станете звездой Второго Долинского отделенья. Офелья, Леонтин, мадам Багратион, Сиянье рамп, цветы, хлопки и крики «браво»! Растаяли, как дым, как аромат, как сон… Но и в Карлаге Вас сопровождает слава. Ведь все, что Вам дала Вахтанговская школа, Смогли, как ценный клад, Вы до сих пор сберечь, Чтоб из бревна любого возраста и пола На сцене искорку правдивую извлечь. Не плачьте, дорогая Вава, Не опускайте косами венчанной головы — Еще лишь год, и вновь Вам улыбнется слава В афишах Ленинграда и Москвы. А если для меня свобода вспыхнет ярко, Я к Вам в театр как-нибудь приду. Тогда, надеюсь, Вы дадите контрамарку Хоть в самом захудаленьком ряду. И наконец сбылось! В 1945 году Эстер выезжает из Долинки в Караганду, в других городах, в Ленинграде, Москве, ей жить запрещено. Но она счастлива, ее душа на небесах! Я еду на свободу, Везет мне, слова нет. И в теплую погоду, И раньше на пять лет. Я еду на свободу. Прощай, мой спецбарак! Пройдет не больше года — Со всеми будет так. Я еду на свободу. Прошу не забывать Стихи мои уроды И их слепую мать. Я еду на свободу. Надеюсь, не вернусь. Забуду анекдоты, Торжественно клянусь. В Караганде она работала статистиком в областной детской больнице в Михайловке. Однажды на проспекте Сталина (ныне Бухар-Жирау) встретилась с Михаилом Ефимовичем Зуевым-Ордынцем. Вернее, он первым поздоровался с ней, а так бы она его не узнала, так он изменился! Поседел, согнулся, лицо в морщинах… Не признать былого, молодого, красивого, каким Миша был в Ленинграде, сотрудничая с ней в журналах «Резец» и «Чиж». Вот что делает жизнь с людьми, отсидевшими в Карлаге! И только по приветливому взгляду добрых глаз Зуева-Ордынца она поняла, кто перед ней. |