Онлайн книга «Эдесское чудо»
|
* * * Тревожно стало жить в христианской многоцерковной Эдессе, осиянной и по сию пору спасаемой чудотворным Спасом-на-убрусе: угнетенные и перепуганные жители часто собирались у Западных ворот и молились Христу, чей Образ некогда освящал именно эти ворота. И пусть чудесная святыня пребывала где-то под спудом, спрятанная некогда самими жителями от язычников, эдесситы верили, что она и оттуда, из тайного места, охраняет их город, и взывали на этом, священном для них месте, к Спасителю, прося Его о помощи. Эфталиты пока к городу не приближались, поджидая основное персидское войско, застрявшее на восточном берегу Евфрата, но они засели в окружающих Эдессу холмах, и вечерами белесый дым их костров был особенно заметен на фоне темно-синего, усыпанного яркими звездами неба. Эта угроза пугала жителей и раздражала воинов, и тогда военным советом решено было начать ночные вылазки. Как и следовало ожидать, этим занялись не регулярные войска, и уж тем более не малочисленный постоянный гарнизон Эдессы, а отряды готфов, чьим военным ремеслом как раз и была разведка. Они стали небольшими группами уходить в сумерках и возвращаться глубокой ночью, несколько раз приводя с собой захваченных в плен эфталитских воинов. Однажды, вернувшись из такой вылазки уже под утро, Аларих и Гайна, сдав захваченных пленных начальству, отпросились отоспаться и больше в этот день в казармы не возвращаться, что и было им разрешено. Они крепко спали в тени ореховой кроны на крыше садового домика, когда Гайна проснулся, разбуженный, как он подумал спросонья, птичьим пением: только вот птицы почему-то, как он понял, прислушавшись, мелодию сопровождали словами! А пели они, как ни странно, что-то очень знакомое. Гайна подполз к Алариху и потряс его за плечо: – Тс-с-с! Проснись, но не шуми! Ты погляди, друг, какие к нам птички прилетели! Только осторожно, не вспугни… Они оба приподнялись и осторожно раздвинули густые и ароматные ветви ореха. На берегу пруда, под невысокой, но тенистой ивой, свесившей светло-зеленые пряди листвы в воду, на коврике расположились трое. Две девушки, это были Евфимия и ее подруга Мариам, сидели и пели, причем Евфимия подыгрывала на самбуке [41] , а рядом с ними, свернувшись калачиком, дремала или спала под сладкую музыку нянюшка Фотиния. Девушки пели: …Встану я, обойду-ка я город по улицам и переулкам, поищу любимого сердцем. Я искала его, не находила. Повстречала тут меня стража, обходящая город: «Вы любимого сердцем не видали ль?» Едва лишь я их миновала, как нашла любимого сердцем. Я схватила его, не отпустила, привела его в дом материнский, в горницу родимой. Заклинаю вас, девушки Иерусалима, газелями и оленями степными: — не будите, не пробуждайте любовь, пока не проснется [42] . – Песнь песней! – узнал наконец Гайна. – Ну до чего же хороша! – прошептал Аларих. – Песня? – Да нет, девушка! – Полненькая? – Да нет! Та, что с самбукой… Она прекрасна, как утренний сон… И мне почему-то кажется, что где-то я ее уже видел. Неужели и правда во сне? Ты веришь в вещие сны, друг? Гайна захихикал, прикрывая рот рукой. – Эх ты, а еще знаменитый в легионе разведчик! Мы же их обеих видели на стене, когда входили в город! И старушка тоже была с ними… – А ведь верно! Как же я ее сразу не узнал? – Старушку? – ехидно уточнил Гайна и получил несильный, но вразумляющий тычок. Он уткнулся лицом в подголовный валик, чтобы заглушить смех. К сидевшим девушкам подбежал паренек с корзинкой спелой мушмулы. – Нянюшка, просыпайся! Саул набрал нам мушмулы: смотри, какая спелая! – сказала Евфимия, отложив в сторону самбуку. – Подумаешь, мушмула! – недовольно сказала старушка, садясь и заглядывая в корзинку. – Мне бы, старенькой, хотя бы крохотный кусочек мяска пожевать… – Мне тоже так мяса хочется, что зубы чешутся! – пожаловалась Мариам. – Надо терпеть, где же теперь взять мяса? – рассудительно проговорила Евфимия. – Крестьяне больше не заходят в город, боятся персов и эфталитов: те могут появиться под стенами города совсем неожиданно, как это бывает на войне. Пока они, слава Богу, не приступают вплотную к Эдессе. Хорошо, что у нас есть хотя бы рыба. – Из языческих прудов, посвященных идолу, демонице Иштар, – проворчала старушка. – Пойдемте, девушки, в дом, а то уже припекать начало! Девушки поднялись, старушка свернула коврик и вручила его племяннику. Гуськом они отправились к стене, отделяющей дом от сада, отворили калитку и скрылись за ней. – И под лучами жаркого солнца, словно сон, растаяло прекрасное видение! – с пафосом произнес Гайна, снова привольно раскидываясь на постели. – Давай в воскресенье пойдем на службу в городской храм? – предложил вдруг Аларих. – Чем это тебе наша церковь в крепости не угодила? – удивился Гайна. – Хор не нравится. В кафедральном соборе, слышал я, поют девушки, а наша хозяйка служит в нем диакониссой… – Ну, все понятно! – засмеялся Гайна. – Что ж, я не против. * * * В воскресенье оба готфа явились в кафедральный собор, скромно встали в сторонке, отстояли всю службу и причастились со всеми. Но на трапезу их почему-то никто не догадался пригласить, так что они вдвоем покинули храм и вернулись в свой садовый домик. На столе их ждал поднос, на нем горшок каши, две большие лепешки и кувшин с фруктовым напитком – их обычный завтрак, доставляемый Саулом. Надо сказать, что не все хозяева, у которых стояли на постое воины-готфы, отличались таким же хлебосольством: большинство из них ограничивалось положенными по указу лепешкой в день да кувшином воды. Похвалив щедрость хозяйки, Гайна, насытившись, улегся отдыхать на топчан. – Ты чего опять разлегся? – спросил его Аларих. – Вставай! Я придумал, как нам познакомиться с девушками, и даже нашел путь к сердцу их бдительной и отнюдь не беззубой церберши! – Да ну? – Представь себе. Но нам придется совершить небольшую тайную вылазку в окрестные леса. – На разведку? – На охоту. В тот же день, ближе к вечеру, Аларих и Гайна, пропотевшие, запыленные и усталые, каждый с холщевым мешком за спиной и луком на плече, постучали в калитку дома Софии. Им открыл сторож, но внутрь их не впустил. |