Онлайн книга «Эдесское чудо»
|
Еще один поцелуй. – Что бы я ни сделал? – Конечно! Ведь ты же мой муж. Поцелуй… * * * Посовещавшись, молодожены нагрузили на мула всю поклажу, а сами поехали на коне вдвоем. – Конечно, я буду скучать без Фотинии, – проговорила Евфимия, – но немного позже! Сейчас я рада, что ее с нами нет. – Вот и прекрасно, – сказал Аларих. – Значит, я поступил правильно, что отпустил их с Авеном? – Что бы ты ни сделал, муж мой, я всегда буду считать, что ты поступаешь правильно. – Запомни эти свои слова, моя дорогая, накрепко запомни! И тогда мы будем счастливы очень-очень долго. – Всегда-всегда? – Если постараемся. – Мне совсем не надо стараться любить тебя, Аларих, у меня это и так получается легко и от всей души! – И у меня тоже. Значит, все у нас будет очень хорошо. – Как теперь? – Да, как теперь. И даже намного лучше. * * * По горной дороге они спустились к берегу Евфрата под Самосатой. Берег реки здесь был сплошь застроен складами и пристанями. В Самосате Евфимия хотела посетить гробницу священномученика епископа Евсевия, любимца города, защитника православной веры, погибшего от руки арианки: взбесившаяся женщина с крыши сбросила на епископа тяжелую черепицу и пробила ему голову. Умирая, епископ простил несчастную убийцу и умолил любивших его жителей города не чинить над ней расправы. Евфимии очень хотелось помолиться у мощей епископа Евсевия, но Аларих уже купил для них места на торговом судне, перевозившем товары вверх и вниз по Евфрату. Коня и мула погрузили с другими лошадьми, мулами и ослами в трюм, а их поселили в отдельной маленькой каюте на корме: опять сыграло свою роль волшебное слово «молодожены». Каютка была тесная, всего только ложе у одной стены и небольшой стол с лавкой у другой. Поклажу свалили кучей возле двери. Оставив Евфимию в запертой на всякий случай каюте, Аларих один ненадолго снова сошел на берег, чтобы запастись в дорогу едой, свежими фруктами, водой и вином. Едва он успел вернуться, как судно уже отчалило. – Я уже начала волноваться, что ты опоздаешь к отплытию! – полушутя-полусерьезно сказала ему Евфимия. Но Аларих ответил ей серьезно: – Никогда не волнуйся за меня, мой Зяблик, и даже мысленно не осуждай мои поступки: я все и всегда делаю правильно. Запомнила? – Мне и запоминать не надо – я всегда это знала! – Вот и умница. * * * Барка довольно быстро скользила вдоль по течению, в борта плескалась вода, поскрипывали весла в руках гребцов да кричали вьющиеся над судном чайки; по деревянному потолку бежали солнечные блики от играющей воды, и не хотелось выходить из каюты… Но через пару часов им все же надоело пребывание в покачивающейся постели, и они вышли на палубу. Аларих расстелил у борта свой плащ, они сели на него и принялись смотреть на проплывающие мимо берега: правый, западный, вдоль которого шло судно, и левый, восточный – отдаленный. Кругом зеленели возделанные поля и росли мощные деревья с густой листвой. Иногда попадались и обширные заболоченные пространства: ближе к лету, когда Евфрат переполнится тающими горными снегами и разольется, их станет еще больше, объяснил Евфимии Аларих, и, хотя наводнения приносят и разрушения, они же несут плодородие всей долине Евфрата, а значит, и богатство живущим здесь земледельцам. Но еще большее богатство приносит жителями торговое судоходство по реке. Барка и вправду часто приставала к берегу, и тогда с нее выносили на берег товары и вновь нагружали трюм новыми тюками, мешками, коробами и кувшинами. Загорелые грузчики в одних набедренных и головных повязках работали споро, так что команда в погрузке – разгрузке почти не участвовала, разве что покрикивала на грузчиков, – но и те в долгу не оставались. А ночью в маленькое оконце каюты светили мерцающими звезды, и Евфимии казалось, что они с Аларихом плывут вовсе не на переполненной барке, а вот так, вдвоем, одни в целом мире, на скрипучем шатком ложе, под благосклонным к ним спокойным ночным небом. И даже небольшие волны журчали за бортом нежно и вкрадчиво, словно воркующие голуби… * * * На рассвете судно вошло в реку Мигдонию, где в городе Нисибине находился один из крупнейших торговых складов. Город этот греки называли Антиохия-на-Мигдонии. Здесь Аларих и Евфимия высадились и свели на берег коня и мула: дальше их путь лежал все по тому же Южному торговому пути до другой Антиохии – Антиохии-на-Сарусе, или Антиохии в Киликии [68] . Еще на судне Аларих предложил сделать остановку на день-другой в Нисибине: – Это город складов, сюда доставляют шелка с Востока, ковры из Персии, меха с Севера. Мне рассказывали, что на городском базаре часто сбывают по сходной цене товары, владельцы которых не явились за ними по тем или иным причинам. Я сосчитал мои деньги и понял, что осталось кое-что на подарки, а еще мы с тобой можем купить здесь ковер для нашего дома и какой-нибудь шелк для тебя. – А почему владельцы не явились за товаром? Они погибли в пути? – спросила Евфимия. – Возможно. – Как это грустно… Знаешь, у меня даже сердце защемило. – Брось, Зяблик, с чего бы это тебе печалиться о чужих и незнакомых людях? – Мой отец тоже ходил большими торговыми путями, он наверняка бывал и в Нисибине, на родине Мара Апрема… – Он что, не вернулся из последнего торгового похода? – Нет, он вернулся, но очень больным и вскоре умер. Мама говорит, он очень радовался, что умирает в своей постели и может получить последнее напутствие от своего духовника. – А кто у него был духовник? – Сам Мар Апрем! – Да, твоему отцу действительно повезло: слава Ефрема Сирина гремит по всему христианскому миру. – Мама говорит, что отец очень любил Мара Апрема и боялся, что тот скоро умрет, а сам умер первым… – Что-то мой Зяблик загрустил. А давай мы сделаем так: сначала пойдем в храм на литургию, помолимся за твоего отца и заплатим монахам за вечное его поминание, а уже потом отправимся на базар выбирать ковер и шелка. Евфимия прижалась к сильному и надежному боку Алариха и прошептала: – Как ты скажешь, так и сделаем. Я тебя очень люблю. * * * Поскольку город разбогател именно потому, что стоял на торговом перекрестке, хорошую гостиницу найти в нем не составляло никакого труда: постоялых дворов в нем было не меньше, чем церквей, а церкви, ну хотя бы часовни, стояли на каждой улице, а на некоторых даже и не по одной. Освежившись и переменив одежду, супруги сразу же отправились в город. Аларих спросил хозяина гостиницы, в каком храме им лучше помолиться. |