Книга Ты – моя половинка, страница 30 – Елена Вернер

– А ты не задумывался, что твоей Джеммы никогда не существовало? Что ты ее придумал?

Это было жестоко. Внутри все у Джеммы клокотало, но она полностью отдавала себе отчет в словах. И она хотела, чтобы Оливеру было сейчас больно. Потому что ей от его слов было в миллион раз больнее. Он только что сказал, что не любит их сына, более того, ненавидит его. И пусть это было сказано в пылу ссоры, что-то подсказывало Джемме, что в этих словах было больше правды, чем казалось.

А в углу столовой Карлайл, честно уткнувшись в светлые выгоревшие обои, кусал губы. Он не понимал, чем вызвал гнев отца, но не это его волновало. Гораздо более сильным было чувство тоски, змеей свивавшееся в тугой узел где-то в груди. Тоска эта принадлежала не ему – ее испытывала мама там, за захлопнувшейся дверью, откуда доносились только приглушенные гневные голоса. И мамина тоска была куда сильнее его собственной обиды.

После ссоры в доме было тихо и тяжело. Кэтрин быстро уложила в кровать внука и стала хлопотать вокруг престарелых родителей. Она была так напугана странной вспышкой Оливера, что, помогая Джеральдине раздеться, украдкой глотала слезы.

– Кэти, дочка, – поймала мать ее руку своими подрагивающими пальцами. – Не переживай. Милые бранятся… Сама знаешь. Помирятся.

– Я знаю, мама, – вздохнула Кэтрин.

Джеральдина кивнула и покачала головой, переглянувшись с дедушкой Уильямом. Кэтрин помогла ему перебраться из инвалидного кресла в кровать и поцеловала пергаментные щеки родителей.

– Спокойной ночи.

Ссора в спальне Джеммы и Оливера затихла, но Кэтрин, проходя мимо их двери, замерла, чтобы убедиться в этом еще раз. Тишина…

Она заглянула и в комнату Карлайла. Тот посапывал, до носа укрытый лоскутным одеялом, когда-то сшитым Джеммой. Только после того, как его бабушка прикрыла дверь, он осмелился сесть на кровати.

В доме снова было спокойно. Засыпая, Кэтрин надеялась, что спокойствие больше не нарушится.

А Джемма и Оливер, лежа рядом, не смыкали глаз. Оливер чувствовал, что между ними не только слой покрывала и несколько дюймов незанятой постели – между ними сотни миль и сотни веков.

– Ну Джемма, – взмолился он, находя ее руку и впиваясь в нее безнадежным поцелуем. – Прости меня, милая. Прости. Сам не знаю, что на меня нашло.

– Все в порядке, Оливер.

– Прости меня, я не хотел так говорить. Само вырвалось. Ты же знаешь, что это неправда.

– Знаю.

Оливер приблизился к ней и обнял. Джемма не шелохнулась.

– Ну же, Джемма… Поцелуй меня, скажи, что не обижаешься.

– Я не обижаюсь, – произнесла Джемма. Но так и не поцеловала. Мягко отстранилась и нащупала ногами туфли на холодном полу. – Знаешь… Я все равно не засну. Пойду подышу воздухом в саду… Ты спи, я скоро вернусь. Спокойной ночи.

Для убедительности она погладила мужа по голове. Оливер тяжко вздохнул и снова поцеловал ее руку.

Джемма выскользнула в сад. Она умела держать себя в руках, но с каждой минутой, проведенной рядом с Оливером, это становилось все труднее. Только тут она могла почувствовать себя освобожденной из его клетки.

Над садом качался узенький народившийся месяц. Света он почти не давал, и все вокруг тонуло в глубокой ватной тьме, наполненной шорохами. Пел дрозд, в палисаднике кто-то шуршал кустами. Джемма прикрыла бесполезные глаза, чтобы еще сильнее слышать шевеление жизни вокруг.

Было безветренно, и все звуки раздавались отчетливее. Какая-то птица вспорхнула с ближайшей вишни, хрипло, отрывисто крикнула и полетела прочь, хлопая крыльями. На дорожке хрустнул гравий – пробежал какой-то зверек, хорек или полевка.

Чуть слышно скрипнула оконная рама. Сердце Джеммы радостно подпрыгнуло. По траве едва различимо шелестели быстрые легкие шаги. «Раньше мой ангел не издавал таких звуков», – улыбнулась Джемма. Маленькие, но удивительно крепкие ручонки обвили ее бедра, зашуршав тканью подола.

– А я знал, что ты не спишь. – Карлайл не видел ее, но нашел безошибочно. Они опустились на скамейку в дальней части сада.

– Это неудивительно. Ты знаешь все обо мне.

– Как это? Я ведь маленький, а ты большая… – Они разговаривали с темнотой, не видя ни глаз, ни лиц друг друга.

– Да, верно, ты маленький…

Карлайл забрался на скамейку с ногами и лег, положив голову матери на колени. Он любил так лежать и принюхиваться к ее аромату. Джемма пахла духами с жасмином, совсем как куст, усыпанный белыми цветами в конце мая. Но к этому неизменному запаху примешивались непостоянные – выпечки с ванилью, если она недавно пекла булочки, жареного мяса, или укропа и розмарина, или стирального порошка. Карлайлу нравилось узнавать такие мелочи о ней. И больше всего ему нравилось осознавать, что даже папа, наверное, не знает, чем пахнет мама сегодня, чем пахла вчера или три дня назад – а он знает.

– Помнишь, ты мне рассказывала сказку про Тристана и Изольду? – вспомнил вдруг Карлайл. Он скорее почувствовал, чем увидел, что Джемма кивнула. Помедлив, все-таки спросил:

– А папа – это наш с тобой король Марк?

Джемма вздрогнула и рассмеялась:

– Ну что ты, милый. Он нас любит.

– Король Марк тоже любил Изольду. И Тристана – он же был его лучшим рыцарем. Но он их разлучил. Мама, милая, любимая мамочка, а мы же с тобой не разлучимся? Ты никогда не уйдешь?

– Конечно, нет, мой ангел. – Джемма погладила лоб сына, словно желая пальцами прогнать гнетущие эту маленькую головку мысли.

– Спой мне, – попросил Карлайл едва слышно.

И Джемма запела колыбельную, которая принадлежала только им двоим.

Время шло, и Карлайл взрослел. За следующие несколько лет в доме Вейлмартов-Донованов-Хорни многое изменилось.

Однажды весной, когда холмы только начинали покрываться зеленой дымкой, тихо, во сне скончалась бабушка Джеральдина. Не прошло и месяца, как за ней последовал и дедушка – Уильям.

Глядя на его умиротворенное лицо во время заупокойной службы в локерстоунской церкви, Джемма думала, что смерть иногда может быть и избавлением. После ухода Джеральдины Уильям стал только бледным подобием самого себя. Его тяготило земное существование без той, что на протяжении десятков лет скрашивала каждый прожитый день, растила вместе с ним их детей, содержала в порядке их дом. Теперь они снова были вместе – по крайней мере, Джемма очень на это надеялась.

Она всегда верила, что там, за смертью, что-то существует. Не может не существовать – ведь иначе все это, жизнь, заботы, теряло бы всякий смысл. Может, там не райские кущи с пением соловьев, и не ад с котлами и огненным жаром – но что-то должно быть обязательно!

На кладбище, когда комья земли сыпались на деревянную крышку со звонким стуком, она не чувствовала горя, только грусть и уважение к тому, как были прожиты жизни двух людей, покоящихся теперь с миром. Временами она поглядывала на Карлайла с тревогой: ведь он только ребенок и впервые переживает уход близких людей. Но его лицо было спокойным и не по-детски серьезным.