Книга Баловень судьбы, страница 47 – Владимир Гурвич

Внезапно зазвонил телефон. Я взял трубку. Голос, который в ней раздался, я сразу не узнал, но не потому, что никогда раньше его не слышал, а потому, что его обладатель не должен был мне звонить.

– Здравствуйте, Евгений Викторович, извините, если я вас побеспокоил.

– Ничего, Генрих Оскорович, чем могу быть полезен?

– Понимаю, что моя просьба вас может удивить, но мне бы хотелось с вами побеседовать. Не можете ли вы прийти ко мне. Это совсем недалеко от вас.

– Да, конечно, приду, – сказал я раньше, чем подумал, а стоит ли вообще это делать, а не является ли его приглашение ловушкой?

– В таком случае я вас жду.

Я спустился вниз, хотел предупредить на всякий пожарный случай Анастасию о том, куда я направляюсь. Но она видимо находилась в своей комнате, и я не решился ее побеспокоить. Будь, что будет. Я вышел на улицу в темный и немного прохладный вечер.

Дом Гессена находился всего в пяти минутах ходьбы. Он ждал меня на пороге.

– Спасибо, что откликнулись на мою просьбу, – проговорил Гессен. – Прошу вас, входите.

Дом, куда я попал, был немного меньше по размеру, чем дом, из которого я вышел. Зато был обставлен гораздо роскошней. Мебель была вся импортная и очень дорогая, все вещи хорошо гармонировали и дополняли друг друга. Честно говоря, я не ожидал увидеть здесь проявления столь отменного вкуса.

– Садитесь поудобней, где хотите, – предложил мне Гессен.

Я выбрал широкий диван с подушками. Хозяин дома расположился напротив меня в кресле. Впрочем, оставался он в нем совсем недолго.

– Вы не против, если мы с вами чего-нибудь выпьем, мне так легче будет разговаривать.

– Но если это поможет взаимопониманию, то я готов осушить хоть целый винный погреб.

Гессен кивнул головой, встал и достал из бара несколько бутылок.

– Виски, джин, коньяк, водку? – предложил он на выбор.

– Я буду пить то, что будете пить вы, – Тогда с вашего позволения коньяк.

Теперь кивнул головой я.

Гессен разлил коньяк по низким пузатым рюмкам и одну протянул мне. Сам же он одним глотком осушил свою. Я последовал его примеру. Коньяк у Гессена был отменный.

– Не знаю, с чего начать разговор, не помогло, – с огорчением произнес Гессен.

– А вы начните с любого места, а потом вместе вырулим к старту, – посоветовал я.

Он с некоторым недоумением посмотрел на меня.

– А что может вы и правы, – вдруг заявил он. – только с какого места начать? – Гессен задумался. – Знаете, с момента вашего появления тут у нас, я почти сразу же понял, что должно что-то случится.

– Вот не думал, что мое появление вызывает у вас такие мысли, – заметил я. – И чем же они были навеяны?

– Не знаю, – тоскливо произнес он. – Я вдруг понял, что для меня наступает конец.

– Конец чего?

– Всего.

– Честно говоря, мне не совсем понятна взаимосвязь между моим появлением и наступлением вашего конца, – не совсем искренне проговорил я. Но мне очень хотелось вызвать его на максимальную откровенность.

– Но неужели не ясно. Я наконец почувствовал себя тут полным хозяином и вдруг появляетесь вы. Ничего не знаете, ничего не понимаете, зато излучаете полную самоуверенность.

– Даже не предполагал, что я произвожу такое впечатление, – пробормотал я теперь уже вполне искренне.

– Хотите еще коньяку? – поинтересовался Гессен.

– С удовольствием.

Гессен встал и повторил свои манипуляции с бутылкой и рюмками. Он снова выпил первым и до конца.

– Я хочу с вами объясниться. Я знаю, что я вам не симпатичен.

Знаю и то, что вам говорили обо мне. И должен сказать, что все это правда.

– Что правда?

– Что я был всегда на вторых ролях, что не способен эффективно управлять компанией. Только прошу не обманывайте, вам же говорили это про меня?

– Говорили, – признался я.

Гессен глубоко вздохнул.

– Да, я действительно не обладаю такими организационными способностями, как Александр Михайлович. Но, поверьте, я не меньше его люблю «Северное сияние». И то, что я возражаю против сделки с немецкой фирмой, вовсе не от того, что хочу нанести компании вред. Но я считаю, что для нас этот контракт чересчур разорителен. Мы очень рискуем.

– Чем больше риск, тем больше можно и выиграть.

– Но, согласитесь, и проиграть.

– Проиграем мы и без этой сделки, только растянем удовольствие. Риск же дает нам всем шанс, отсутствие риска делает нашу партию безнадежно проигрышной. Это все, что вы мне хотели сказать?

– В общем, все. Вернее не совсем. Вы спрашивали, где я был в тот день, когда погиб Александр Михайлович?

– Было такое дело. Вы мне ответили, что находились в городе, в одноместном номере гостиницы.

– Я сказал правду, но не всю правду.

– Тогда скажите всю.

– Я в тот день ездил к Обозинцеву. Мы давно знакомы. Хотя дело не в этом. Он уговаривал меня продать ему мой пакет акций компании.

– Интересно. Что же вы ответили?

– Сказал, что подумаю.

– Вы намеревались продать ему свои акции?

– Видите ли, мне давно хотелось уйти из компании, мне надоело, что меня все сравнивают с вашим дядей и, как вы понимаете, не в мою пользу. Это уже много лет отравляет мою жизнь. Я собирался на полученные деньги открыть свое дело, бросить ему вызов, доказать, что я тоже кое что могу.

– Скажите, а после смерти дяди, у вас были контакты с Обозинцевым?

– Да, он звонил мне, напоминал о нашей договоренности. Но она потеряла для меня всякий смысл, мне больше некому было ничего доказывать.

– Он вам не угрожал в связи в вашим отказом?

– Мы говорили довольно резко. Но прямых угроз не было. Он очень не любит, когда ему кто-то в чем-то отказывает. Я знаю людей, которые за это сильно поплатились.

Боюсь, что следующим таким человеком стану я, пришла ко мне мысль.

– Если я вас правильно понял, завтра на Совете Директоров вы проголосуете против приобретения оборудования.

– Именно так, – подтвердил Гессен. – И именно поэтому я хотел поговорить с вами сегодня. Вы должны понять, что я это делаю исключительно по той причине, что считаю риск неоправданным. И мне хочется, чтобы у вас не возникали бы подозрения на мой счет, будто я преследую совсем иные цели. И я хотел бы, чтобы между нами не было бы недопонимания, а то и вражды. А я заметил, как она возникает.

Я встал. Наша беседа была не столь уж долгой, но у меня затекли ноги.