Книга Погибают всегда лучшие, страница 108 – Владимир Гурвич

– Они были, – сказал я, – и давно, только подсознательные.

– Думаю, вы и на этот раз правы, но в тот момент мне было не до психоанализа. Мы поехали.

– Вы были в машине одни?

– Да, я никого не взял с собой. Как бы ни сложились обстоятельства, мне не нужны были лишние свидетельства.

– А как вы оказались в лесу?

– Мы проезжали по дороге, и он вдруг сказал, что тут неподалеку едва не убил вас, о чем очень сожалеет. Если бы он это тогда сделал, сейчас ему бы не пришлось скрываться. Тогда я попросил остановиться и показать мне это место. Почему-то он охотно согласился; мы остановились и углубились в лес. Я почти не помню, как мы шли, я помню лишь только то, что меня била крупная дрожь. У нас снова завязался спор, который быстро перерос в ссору.

– Но в руке вы несли в кирпич, разве он не видел это ваше оружие?

– Я был в плотной куртке и спрятал его под ней. Так как я так и не согласился на его условия, он все больше приходил в ярость. Он поднял какой-то прут и больно ударил меня по щеке. Я был и так уже на пределе своей выдержки, а это окончательно вывело меня из терпения, и я потерял контроль над собой. Я достал кирпич и ударил им его по голове. Он закричал и стал падать, я же бросился к машине. Я даже не знал, убил или ранил его. Я убегал, гонимый в спину ветром панического страха. Вот собственно и вся история.

Несколько минут мы молчали, каждый из нас оценивал последствия только что сделанного признания.

– Что вы собираетесь делать? – спросил я.

– А вы?

– Борис Эдмондович, я очень уважаю и сочувствую вам, но я уже говорил вам, что как должностное лицо обязан поступать так, как предписывает закон.

– Я полагал, что вы ответите именно так.

– Я был бы рад ответить по-другому, но в моем положении это невозможно. Если я начну нарушать закон, как я могу требовать от своих подчиненных, от всех жителей города, чтобы они его соблюдали. Но у вас имеется возможность сделать добровольное признание. Время еще есть, сегодня, завтра, – после короткой паузы добавил я. – Я понимаю, как вам тяжело.

– Вы узнали все, что хотели? – вдруг спросил он.

– Да.

– Извините, мне надо закончить срочную работу, дописать один крайне важный для меня документ. Думаю, что через некоторое время он будет интересен и вам.

– Я понимаю, я ухожу. До свидание.

Я встал и пошел к выходу. У самой двери меня остановил голос Вознесенского.

– Я хочу, чтобы вы знали, Владислав Сергеевич, я ни минуту не жалею, что пригласил вас, что помог вам стать мэром. Просто у каждого своя судьба.

Я кивнул головой и вышел.

Утром следующего дня меня разбудил телефонный звонок.

– С вами говорит полковник Климов. Извините, Владислав Сергеевич, что беспокою вас в столь ранний час, но я счел необходимым поставить вас в известность, так как мне сказали, что вы были близки с этим человеком. Обнаружен труп Вознесенского Бориса Эдмондовича. Его нашли в своем кабинете, он лежал на ковре. Судя по первому осмотру – это похоже на самоубийство. Вы хотите еще что-нибудь узнать?

– Нет. Где сейчас тело?

– Пока на прежнем месте. Если вы хотите посмотреть, можете приехать. Я распоряжусь, чтобы тело не убирали.

– Да, я выезжаю.

Я понимал, что Вознесенский переживает большую трагедию и все же я не был готов к такому исходу. Невольно я вспомнил свою первую встречу с ним, каким он был тогда уверенным в себе, каким казался благополучным. Маскировался? Нет, не похоже, он был действительно именно таким. Сколько же случилось за последние дни смертей? Такое ощущение, что в городе свирепствует какая-то страшная эпидемия, которая без устали и без жалости косит и косит людей. Но самое ужасное то, что к каждой смерти я имею самое непосредственное или косвенное отношение. Такое ощущение, что я участвую в какой-то ужасной смертельной пляски.

Перед тем как выйти из квартиры, я заглянул в соседнюю комнату, где спал Павел. Вчера вечером я пришел слишком поздно, и хотя он еще бодрствовал, я сразу же уложил его. Я вдруг подумал о том, что хорошо, что хоть кто-то уцелел в этой бойне.

Около дома Вознесенского скопилось с десяток дорогих машин. По-видимому, весть об его смерти уже разнеслась по городу, и люди срочно стали съезжаться к его дому. Я понимал, что всех волнует не сама его гибель, а то, что будет с его империей: магазинами, банком, предприятиями.

Милиция никого не пропускала в дом, но, само собой разумеется, что это правило не распространялось на меня. Я прошел в кабинет, который покинул менее суток назад.

Вознесенский лежал на своем дорогом ковре с простреленной головой. Рядом с ним валялся пистолет. Я закрыл глаза; видеть мертвого Вознесенского было невыносимо. Как бы ни складывались наши отношения в последнее время, мне никогда не забыть, сколько полезного и хорошего он сделал для города и для меня. И еще его связывали отношения с Ксенией… Как она воспримет его смерть? Для нее это тоже будет сильным ударом.

Ко мне подошел следователь. Я узнал его, хотя мы виделись только однажды. Но я сразу вспомнил его фамилию – Шаповалов.

– Очень жаль, я симпатизировал этому человеку. Я знаю, какую роль он сыграл в вашей судьбе. Мне также известно, что вы говорили с ним накануне.

– Да, говорил.

– И о чем шла речь?

– Это допрос, прямо тут, рядом с телом.

– Извините, Владислав Сергеевич, вы правы. Но поступило распоряжение от нового начальника УВД – провести тщательное расследование всех уголовных дел последнего времени.

– Я с удовольствием вам окажу любое содействие, только в другом месте.

Внезапно дверь отворилась, и в комнату вбежала Ксения. За ней примчались два милиционера, которые пытались ее задержать.

– Оставьте ее, – приказал Шаповалов.

Ксения молча смотрела на тело Вознесенского, затем закрыла лицо руками. Но она не плакала, так как плечи у нее были, словно у статуи, совершенно неподвижны. Я подошел к ней, но ничего не говорил, просто стоял рядом. Почему-то я даже не решался ее обнять и что-то сказать в утешении.

Ксения опустила руками и посмотрела на меня.

– Этого не может быть. Скажите, что это не так?

– Ксения, ему было тяжело, теперь ему легко. Для этого он так поступил.

– Вы говорите, вы даже сами не понимаете, что говорите. А ведь он столько для вас сделал. Вам просто все равно, вы привыкли, что вокруг вас все время умирают. Вы бесчувственны к смерти, как некоторые, потерявшие разум, бесчувственны к боли.

– Ксения, позвольте я вас отвезу домой.

Ксения ничего не ответила. Она опустилась на колени и поцеловала обращенный к нам седой висок Вознесенского. Затем она встала, несколько секунд постояла, молча и медленно, ни на кого не обращая внимания, побрела к выходу. Я проводил ее взглядом, затем перевел его на Шаповалова и встретился с его внимательно наблюдающими за мной глазами.