Книга Три кило веселья, страница 35 – Валерий Гусев

– А как же ты один брелок на другой заменил? По карманам у него шарил?

Алешка опять тяжело вздохнул, подтянул коленку, обхватив ее руками, и положил на нее подбородок. Устал объяснять очевидное. Но снизошел.

– Я сразу догадался, что раз уж он получит медали, значит, будет рвать ногти…

– Когти.

– Да, когти. Он знает, что находится под наблюдением, так? Значит, ему нужно изменить внешность. И я не ошибся. Ты думал, я правда в кустики тогда бегал? Я Томасу навстречу побежал. Увидел его и покрался за ним. Смотрю, снимает плащ, прячет под дерево, достает из сумки другой плащ, одевается. Тут бы и дурак догадался. Как только он за деревьями скрылся, я его плащ…

– Обыскал! Здорово по чужим карманам лазить?

– Это ты от зависти говоришь, что сам не догадался. В одном кармане у него пистолет (я из него на всякий случай все патроны вынул). – Алешка погремел патронами в кармане. – А в другом кармане – брелок. Ну я и сообразил. Поменял их – и все. Теперь, думаю, пусть пикает сколько хочет. А там всего два раза-то и надо.

Вот честное слово – я не позавидовал. Я только загордился таким братом. На всю страну. И ближнее зарубежье вместе с дальним.

Однако патроны у него забрал.

– Покатаемся, Дим? Или покаркаем. Давай, ты будешь каркать, а я кукукать.

И вдруг он в самом деле выдал два «ку-ку» – мужик идет. Но это был не просто мужик: в дверях школы возник Михаил Потапыч с двумя ведрами воды.

– Поможем! – вскочил Алешка. – И маме врать не придется.

Да, конечно. Но она обязательно скажет: вы, наверное, у меня молодцы – весь парк полили. На два года вперед.

– Молодцы! – встретила нас мама. – Теперь я думаю, что смогу не только бегать на стадионе по утрам, но и по вечерам плавать.

– Мы старались, – буркнул Алешка, переобуваясь. – А папа пришел?

– Ждет вас.

– С ремнем?

– С палкой, – сказала мама. – Мыть руки и за стол.

Папа уже был на кухне, ждал нас. Без ремня и без палки.

Я молча высыпал перед ним патроны на стол. Он усмехнулся и сгреб их в кучку.

– Можете мне ничего не рассказывать, – предупредил папа. – Я все знаю.

И он даже признался, что на чердаке были установлены камеры наблюдения. И все, что там происходило, снято на пленку.

– Интересное кино получилось, – сказал папа. – Особенно, Дим, когда ты в щит лбом врезался.

– Пап, – спросил Алешка, поскорее уводя его от опасной для нас темы, – а вы старичков-то нашли? У которых квартиры Каштанов отбирал?

Что-то его старички стали волновать?

– Нашли, живых, к счастью. В далекой деревне, в старых сараях. Без всяких удобств.

И папа рассказал, как легко обдуривал Каштанов доверчивых пенсионеров.

Он предлагал им обменять их городские квартиры на загородные дома. Природа, свежий воздух, огородик… Что еще надо на старости лет? А когда они подписывали договор, их увозили в дальние деревни, в какие-нибудь развалюхи.

– Знаешь, пап, – сказал Алешка. – В вашем министерстве надо еще один отдел ввести – по охране стариков от всяких негодяев. Ты дойди по министра. – И тут он вспомнил: – А насчет своего сотрудника, который немцу лицо набил, ты до министра дошел?

– Дошел, – улыбнулся папа. – Все в порядке. Его вернули на оперативную работу. Да ты, кстати, его видел – тетка такая, с сумками и собачкой.

– Ну и артист! – восхитился Алешка.

– А настоящий опер и должен быть артистом.

– Хватит о делах, – решительно сказала мама и поставила перед нами сковороду с яичницей. – Давайте о чем-нибудь веселом.

– Кар-р! – сказал Алешка.

– Ку-ку! – сказал я.

На следующий день у адмирала Курочкина произошло событие.

В дверь позвонили. Он распахнул ее настежь, потому что уже ничего не боялся – красть у него уже было нечего. Все самое ценное и дорогое его сердцу уже украли. Правда, какой-то пацан с мордочкой хитрого кота вернул ему накануне модель крейсера «Грозный».

– Извините, – сказал он, – я без спросу взял его у вас посмотреть.

– Посмотрел? – спросил адмирал.

Базилио опустил голову.

– Ну и иди отсюда. – И захлопнул дверь.

А вот сейчас он распахнул ее во всю ширь. И было для чего. Адмирал сначала шарахнулся в глубь прихожей. Потому что ему показалось, будто на лестничной площадке стоит он сам. В парадном мундире (великоватом, правда, вроде пальто), на котором сияют ордена и медали, с кортиком на боку на золотой портупее. Рядом стоит его старший брат и помощник с большим морским биноклем на груди. А за ними хлопает длинными ресницами женщина с вазочкой в руках, полной шоколадных конфет. Рядом с ней – полковник милиции с бутылкой, кажется, рома в руке…

После этого события адмирал немного поболел – конфет обкушался… или рома. А потом пришел к нам на чай.

Грета сразу же уселась возле него и не сводила с него своих влюбленных карих глаз. Адмирал тайком кормил ее конфетами.

Мы опять засиделись чуть ли не до утра. Вспоминали все эти события, снова их переживали и радовались, что они так благополучно закончились.

Адмирал сказал, что завершил свою книгу. И сдал ее в издательство. Книга, сказал он, состоит из двух частей. В первой части рассказывается, как воевал с жестоким врагом мальчишка Егорка, а во второй – как уже в наше время воевал с подлым врагом мальчишка Алешка.

– Это уж слишком, – сказала мама, хотя было видно, как она счастлива. – Он теперь зазнается. И школу бросит.

– Не зазнаюсь, – сказал Алешка. – И школу не брошу. Как там будут без меня наши липы. Одному Потапычу с ними не справиться.

– Да, – сказал папа, – а ты, Алексей, оказался прав насчет этого Корниловского ордена. Англичанин Смит в самом деле нанял грабителей, и теперь они вместе, в одном помещении, взаимно обогащают свои знания. Учат по очереди английский и русский язык.

За окном неожиданно посветлело.

– Какая прелесть, – сказала мама. – Снег пошел. Первый снег.

– Какая прелесть, – сказал Алешка. – Липы поливать не надо.

Адмирал стал прощаться. Мы собрались его проводить до дома.

В прихожей он вдруг снял с себя кортик вместе с портупеей и протянул его Алешке. Алешка остолбенел. Мама захлопала ресницами. А папа почему-то чуть нахмурился.

– Алексей Сергеич, – растроганно сказал адмирал, – я передаю тебе это оружие как достойному потомку славных борцов за честь нашей Родины.

Алешка страшно смутился, что было для него редкостью. Потупился. Растерялся. Я чувствовал, как в нем боролись два чувства. А может, и не два, а гораздо больше.